Ханская дочь. Любовь в неволе - [32]

— Не сейчас, я уже оделся, — покачала головой Сирин.

Другие заложники отказывались один за другим. Тарлов широко улыбнулся:

— Вы просто не представляете, отчего отказываетесь.

— Баня человека промывает до самых кишок. Тогда и водочка лучше пьется, — попытался убедить их Ваня.

— Это потому русские столько пьют? — ехидно поинтересовалась Сирин.

Тарлов, еще не одетый, подошел к ней и сгреб за плечи:

— Для тебя Россия состоит только из водки и свинины! Раскрой глаза, мальчишка! Погляди на наши города, на церкви с золотыми куполами, на дворцы! Послушай песни, которые здесь поют! Может быть, тогда ты хоть немного поймешь настоящую Россию.

Сирин поняла, что Тарлов действительно любит свою родину. Но он отнял у нее ее дом, отнял семью, и она уже хотела прошипеть ему в лицо какую-нибудь дерзость. Однако тут же вспомнила, что решила быть дружелюбнее и покорнее, чтобы снова войти в доверие к капитану и вернуть оружие. Но еще прежде, чем она нашла достойный ответ, вмешался Остап. Мальчик явно говорил от чистого сердца:

— Россия действительно красивая и такая огромная! Ты ведь тоже так думаешь, Бахадур?

Сирин кивнула и наконец подобрала достойные слова, стараясь вложить в них побольше восхищения:

— Я никогда не думал, что Москва — такой большой, могущественный город. Когда мы ехали, золотые купола показались мне воротами на небо. — Она с трудом говорила, ощущая, как все внутри противится таким словам. Однако лицо Тарлова прояснилось, а в глазах блеснула гордость.

— Москва — самый прекрасный город на земле, ты прав. А наши церкви на самом деле — ворота в Царствие Небесное. Я рад, что они тебе нравятся. — Он отошел на пару шагов, взял тряпицу и начал вытираться, при этом нисколько не скрываясь, так что Сирин могла разглядеть его привлекательное в своей гармонии тело. У нее перехватило дыхание — так сильно какая-то часть ее сущности отозвалась на этого мужчину, больше всего ей сейчас захотелось обнять его, прижаться к груди. «Он сын шайтана, — сказала она себе, — посланный, чтобы соблазнять женщин, сбивать их с дороги». И все же от сравнения его с другими мужчинами удержаться не могла — пришлось признать, что молодой капитан приятен ей больше остальных. Рассердившись, она отвернулась и увидела Ильгура, который, горделиво выпячивая бедра вперед, втолковывал что-то одному из заложников. Сирин не могла не усмехнуться — даже калмык Бедр имел больше оснований гордиться своей мужественностью, хотя и ему до Тарлова было далеко.

Устыдившись своих нечистых мыслей, она поспешила к двери. Проходя мимо Вани, который из неизвестно где усвоенных приличий замотал бедра тряпицей, насколько смогла по-мужски ухмыльнулась ему:

— Где тут можно поесть? Я голоден как волк.

— Я тоже! — Остап, все еще сражаясь со штаниной, подпрыгнул на одной ноге. Сирин помогла ему надеть штаны, протянула рубаху.

Ваня вопрошающе поглядел на капитана:

— Нам бы перед едой еще попариться, да, Сергей Васильевич?

Тарлов горделиво выставил вперед подбородок:

— А то как же! Придется нашим татарским друзьям обождать.

У Сирин уже вертелось на языке, что они не друзья и друзьями никогда не будут, но она смиренно спросила:

— Может быть, для нас найдется хоть по куску хлеба, пока вы не закончите мыться?

Сергей кивнул и подозвал к себе слугу:

— Эй, сбегай, принеси каравай хлеба и бутылку водки.

— Да, водка будет очень кстати, чтобы уж всю грязь с потом выгнать, — засмеялся Ваня.

Слуга кивнул и исчез. Через пару минут он вернулся с хлебом и несколькими бутылками. Тарлов выхватил у него одну, зубами откупорил ее и выпил глоток, затем бутылка перешла к Ване. Тотчас вокруг них столпились и все остальные, даже маленький Остап пытался урвать себе немного. Презрительно глянув на них, Сирин взяла у слуги хлеб, каравай был огромным и пах совсем иначе, чем лепешки, которые женщины ее народа пекли на горячих камнях. Такой хлеб она уже ела в дороге, и он показался Сирин очень вкусным. Порой она задумывалась — не кладут ли туда кроме муки и воды еще и свиной жир, но отказаться от него было выше ее сил. Она оторвала кусок и начала жадно жевать.

Глядя на нее, Тарлов, видимо, передумал. Он натянул одежду и подозвал к себе Ваню.

— Бахадур прав. Пора поесть — уже поздно, и кто знает, будет ли еда горячей, когда мы вернемся.

— Как скажете, капитан, — отозвался Ваня, не скрывая разочарования, без доброй баньки с вениками какой отдых после дороги? Но приказ Тарлова был законом. Недовольный, Ваня покрикивал на заложников, подгоняя их одеваться быстрее.

3

Из тех ужасов, которые Сирин и прочие пленники воображали себе по дороге, пока не сбылось ничего. Их запирали в помещении, где стояли кровати, выпускали на воздух дважды в день, чтобы размять ноги во дворике. К радости Сирин, в течение этих двух часов им разрешалось пользоваться солдатским отхожим местом. В родной степи ветер сразу же развеивал мерзкие запахи, здесь же приходилось задерживать дыхание, а глаза начинали слезиться, и все же это было лучше и безопаснее, чем поганая кадка в их первой тюрьме. Все же Сирин приходилось быть осторожной — дверь имелась только в нужнике для офицеров, от этого там стоял еще более едкий запах. Сирин казалось, что это наказание, посланное ей Аллахом за то, что она дерзко выдает себя за мужчину.