Ханская дочь. Любовь в неволе - [14]

Бахадур и Ильгур уже сидели верхом, остальные пленники медлили садиться на коней, и драгунам приходилось подгонять их. В конце концов без всадника осталась только вьючная лошадь, пригнанная с Бахадуром. Животное смирно стояло, ожидая, пока его возьмут под уздцы. Сергей вспомнил фразу Монгура, высокомерно бросившего, что русские теперь будут прислуживать его сыну, и ощутил тихое раздражение. Этот Бахадур восседал на своем золотисто-рыжем жеребце, свысока поглядывая на остальных, будто он был здесь главным, а все прочие — его слуги. Тарлов вскочил в седло своего гнедого, схватил повод вьючной лошади и сунул его в руки Бахадуру:

— Держи крепче, или ты считаешь, мы будем за тобой ходить как за дитем?

Еще не произнеся последнее слово, Сергей уже пожалел о своей несдержанности и с удовольствием загладил бы ее примирительным замечанием, но было уже поздно.

Сирин тронула коня и двинулась вслед за Ваней, ведя вьючную лошадь. За ней в легком замешательстве ехали четверо драгун — приказом им было предписано двигаться впереди заложников, следом — остальные пленники, яростно понукая лошадей, арьергард же образовывали прочие драгуны с ружьями на изготовку. Тарлов не думал, что кто-то из заложников решится на побег еще в крепости, но на всякий случай решил остеречься.

Полковник Мендарчук вышел на крыльцо комендатуры, поглядел вслед удаляющимся заложникам и драгунам. Наконец-то сюда вернется покой, подумал он с облегчением и грустью. Хотя, черт возьми, иногда приятно вырваться из каждодневной рутины. А такого человека, как Тарлов, он с радостью оставил бы в крепости.

Мендарчук шагнул вперед и отдал честь на новый манер, как делали молодые офицеры. Тарлов заметил, что на полковнике темно-зеленый мундир и черная с золотом треуголка — форма, предписанная царем для офицеров пограничных гарнизонов; он понял, что Мендарчук старается достойно проводить их.

Подъехав, он соскочил с лошади и протянул полковнику руку:

— Бог даст, свидимся еще, Борис Михайлович.

Мендарчук, улыбнувшись, посмотрел ему в глаза:

— Дай бог, Сергей. Поезжай, и да хранит тебя Матерь Божья. А придется сойтись со шведами — задай им и от моего имени!

— Постараюсь. Ну, прощайте.

Сергею тяжело было прощаться с полковником, который стал ему близок почти как отец за эти несколько месяцев. Он вскочил на коня и, не оборачиваясь, поскакал вдогон отряда.

Казалось, некоторые из заложников только сейчас поняли, что путь их действительно лежит на запад. Они всё сдерживали лошадей, думая, видно, не решиться ли на побег, пока не поздно.

Тарлову пришлось поторопить пленников:

— Скорее, скорее. Сегодня мы должны добраться до Купина. И если мы будем там слишком поздно, вы останетесь без ужина.

Увидев их присмиревшие лица, он почувствовал себя уверенней. В уме он просчитал путь до Урала и нашел, что кратчайшей дорогой они достигнут его через двенадцать — пятнадцать дней. Да еще столько же потребуется, чтобы преодолеть горы и добраться до Москвы.

Сообщая об этом вахмистру, Сергей не удержался подпустить шпильку:

— Нам с тобой, дружок, целый месяц придется обихаживать этих диких степняков. Право, лучше бы мы бились со шведами.

— В любом случае путь до Москвы занял бы не меньше четырех недель, Сергей Васильевич, с заложниками или нет, — рассудил Ваня, покачав головой. — А шведы от вас, чай, не сбегут.

— Ты, как обычно, прав, — рассмеялся Тарлов.

В конце концов, их путь действительно лежал на запад, а уж о том, чтобы пленники не задерживали движение отряда, он позаботится. В сущности, Кирилин и его гренадеры были в худшем положении: до Москвы им придется шагать самое меньшее вдвое дольше, да притом стирая ноги на разбитых сибирских дорогах. Вообразив себе эту картину, Тарлов пришпорил своего гнедого и занял место во главе отряда. Теперь все равнялись на него, и приходилось то и дело оборачиваться, проверяя, не отстали ли люди. Бахадур не отставал, несмотря на то что вьючная лошадка замедляла ход его жеребца. Ильгур тоже держался неподалеку, а вот Остапу, самому маленькому из них, приходилось несладко, и драгуны арьергарда то и дело подгоняли его. Вскоре Тарловым овладели мысли о войне со шведами, и он перестал обращать внимание на заложников.

Сирин все болезненнее ощущала одиночество, в котором придется провести остаток жизни, каждый шаг жеребца уносил ее все дальше от родных земель, на край мира, к новой судьбе, думать о которой было задачей непосильной. Она тихонько молилась, чтобы Аллах дал сил победить боль и страх, охватившие ее.

Маленького Остапа будущее пугало не меньше Сирин. Отчаянно пришпорив свою лошадку, он обогнал не только других заложников, но и группу из четвертых драгун. Наконец, догнав Бахадура, теперь он ехал совсем рядом и заглядывал Сирин в глаза с дрожащей улыбкой, за которой притаились готовые хлынуть слезы.

— Хочешь, я поведу твою лошадку? — спросил он робко.

Сирин поняла, что мальчик ищет любого дела, чтобы только отвлечься и не расплакаться, пусть даже такого пустячного, как забота о ее второй лошади. Она бросила ему повод и с улыбкой похлопала по плечу:

— Спасибо, мне и впрямь непросто управляться сразу с двумя лошадьми так долго, но только обещай вернуть мне ее, если устанешь.