Ханна - [3]

Тадеуш застыл, восхищенный; он сжимает руку Ханны в своей, и его восторг передается Ханне. В свободной правой руке она держит скарабея.

Отряд, огибая мыс, поворачивает на север. Осевшая пыль позволяет увидеть фуры, два шарабана, тарантас, набитые людьми; одни в сюртуках и шляпах, другие — в рубашках и кепках, но все вооружены косами, вилами или просто палками.

— Немцы, — говорит Тадеуш.

Он, вероятно, хочет сказать — ткачи, приехавшие из Люблина, где открыли ткацкую фабрику.

В небе на востоке что-то происходит. На горизонте появляется огромная туча, над самой землей она красная, но, набирая высоту и поднимаясь к солнцу, становится черной.

— Горит, — говорят Тадеуш.

Горит какая-то деревня. В той стороне находится графское поместье, где управляющим его отец. Но больше Тадеуш ничего не объясняет. Возможно, потому что сам еще не уловил связи между пожаром и появлением отряда, который удаляется от них по направлению к березовой роще. А если даже предчувствие опасности и возникает у него в голове, он тотчас же его гонит прочь. Тадеуш уже умеет устранять со своего пути неприятности, как бы велики они ни были.

Еще добрый час они бродят по долине, описывая полукружье перед ригой, но не приближаясь к ней. Березовая роща и местечко постоянно остаются за их спинами. Они не замечают ни дыма, который поднимается с той стороны, ни возвращающихся всадников.

Вдруг появляется Яша. Он без шляпы, волосы слиплись от пота. Он бледен и тяжело дышит. Ханна думает: это из-за того, что она ушла из дому, что он бежал за ней. Она уже открывает рот, чтобы рассказать о случившемся чуде: она обрела друга, настоящего. Но не успевает: Яшина рука зажимает ей рот. «Молчи! — приказывает он свистящим шепотом. — Иди вперед». Он подталкивает ее, и только пройдя несколько метров, она начинает сопротивляться. Обернувшись, она видит Тадеуша. Тот удивленно смотрит на них. Яшина рука сжимается у нее на шее, почти душит. Они пробегают шагов тридцать и внезапно останавливаются. Яша валит ее на землю, скрыв за стеблями пшеницы. Она опять пытается вырваться, охваченная страхом.

То, что происходит потом, ее сразу усмиряет: Яша уже не душит ее, а скорее обнимает с бесконечно печальной нежностью: «Ради Бога, Ханна!» Опять этот шепот. Она пристально смотрит на него и видит, что он бледен не от гнева, а от тревоги и горя. Он плакал и сейчас плачет, его кафтан порван в нескольких местах. Сквозь дыры она замечает кровавую рану на груди, под левым плечом. На шее, точнее под ухом, на челюсти — следы других ужасных ударов. Янкеле! Янкеле! В одну секунду любовь к старшему брату заслоняет все остальное. Ханне тоже хочется плакать. Но Яша встает, ведет ее за собой, и она больше не сопротивляется. Он заставляет ее бежать, приказывает то согнуться, то внезапно остановиться, то упасть на землю, а сам прислушивается к чему-то, чего она не может видеть.

Вдруг перед ними вырастает та самая рига. Позже Ханна поймет, почему Яше приглянулось это приземистое строение: оно скрывало их от всадников. Они входят внутрь. Нежный запах свежескошенного сена, темно, особенно после яркого солнечного света. Несколько секунд Яша стоит, не спуская глаз с двери, наконец спрашивает, не оборачиваясь:

— Кто это?

Она притворяется, что не понимает. Он объясняет, что говорит о белокуром мальчике.

— Тадеуш, — отвечает она, как будто одно имя может объяснить все.

Яша поворачивается, идет к ней, и только теперь она замечает, что он ранен и в ногу. Кровь засохла на левом сапоге и на подоле его рубашки. Он берет в ладони лицо Ханны. Несмотря на шесть лет разницы, он не намного выше ее. Он всегда был маленьким, щуплым, пожалуй, даже хилым. Однако глубокие черные глаза и сероватый налет на лице от бесчисленных часов, проведенных в иешиве над священными книгами, говорят о том, что он уже не дитя. Его пальцы, постоянно запачканные чернилами, ласкают щеки Ханны. Он говорит, и голос его полон печали:

— Они его убили, Ханна. Они убили нашего папу. Он вышел к ним, чтобы поговорить и успокоить, а они его убили.

«Кто — они?»— Ханна хочет задать этот вопрос, но дверь широко раскрывается, силуэт Тадеуша четко вырисовывается в ослепительном прямоугольнике. Мальчик входит. Он рассматривает брата и сестру, улыбается, немного смущенный тем, что последовал за ними.

Ты наведешь на нас всадников, — говорит Яша по-польски.

— Это мой друг, — возражает тут же Ханна.

И вдруг умолкает в страхе от того, что ей придется делать выбор. Она сама повторяет слова, произнесенные только что Яшей, но их смысл от нее ускользает. В эту самую минуту снаружи слышится топот. Голоса. Говорят по-русски. Ханна не все понимает. Голоса приближаются. Рука Яши соскальзывает со щеки сестры к ее плечу. «Поднимайся! Скорее!» Он показывает ей на лестницу и заставляет лезть по ступенькам. На чердаке свалена прошлогодняя солома, совсем сгнившая. «Заройся в нее!»— приказывает Яша. Она садится на корточки, обхватив колени руками, в двух или трех шагах от чердачного окошка, через которое проникает солнце. Слова Яши о смерти отца начинают доходить до нее. Она почти не замечает Тадеуша, который тоже залез на чердак и стоит у окошка, поглядывая то наружу, то на своих спутников с видом растерянным, но заинтересованным. Улыбка все же сошла с его лица. Яша тихо окликает его и просит отойти от окошка. Взгляды голубых и черных глаз скрещиваются на мгновение. Тадеуш уступает. Он делает два шага в сторону и облокачивается на перегородку, сцепив руки за спиной, всем своим видом показывая, что происходящие события его не касаются.