Хан с лицом странника - [90]

— Могу стричь, могу брить, могу девок портить, чего хан скажет, то и сделаю.

— Да? — спросил хан Ангиш. — А чего же ты не умеешь?

— Молчать не умею, плакать не умею, Халик всегда весел, — и он запел какую-то песенку, смешно подпрыгивая и не переставая махать бараньей ногой.

После угощения Ангиш и Кучум остались вдвоем и повели тихую, неторопливую беседу.

— Отправил я своих людей в Казань пищалей купить. Надо моих нукеров огненному бою учить.

— Воевать собрался? — хан Ангиш внимательно посмотрел на зятя. — А соседи присмирели? Исправно дань платят?

— Чтоб коня хорошо объездить, много силы потратишь, это дорогому тестю и без меня известно, но зато потом он всю жизнь будет хозяина слушать и только из его рук корм принимать. Попробуй другой человек с седлом подойти — не дастся, да еще взбрыкнет. Так и мои беки долго брыкались, зато теперь послушны и ласковы, как молодая девка.

— Хорошо, если так. Тогда с кем воевать будешь? Кучум помолчал, сосредоточенно хрустя пальцами рук и пощипывая короткий ус, потом задумчиво проговорил:

— Чтоб хорошо воевать, надо долго к войне готовиться. Скучно мне в городке. Забыл уже, когда саблю вынимал из ножен…

Ангиш внимательно слушал его, не пытаясь давать совета, знал, что зять, все одно, поступит по-своему и, как бы размышляя вслух, заговорил:

— Когда я еще совсем мальчишка был, жил со своим родом недалеко от нас Туруза-бек, друг моего отца. Мы к нему ездили, он к нам ездил, пять дочерей у него было молодых, стройных с черными глазами и длинными косами, а сыновья все не рождались, не знаю почему. Выдал он своих дочерей замуж за добрых мужей и дальше жил. Пошел однажды в набег со своими нукерами. Ранили его там, нукеров поубивали, едва сам жив остался. Вернулся к себе, отлежался, сил накопил, начал овец считать по осени, а их почти и не осталось. Налетел на пастухов с плетью: "Куда овцы делись??" А те отвечают: "Когда тебя не было, первый зять приехал, чуть-чуть забрал, а за ним следом — второй, третий, пятый, теперь только больные овцы и остались, которых зятья твои брать побрезговали… Он к зятьям, а те его даже на порог шатра не пускают, мол, мы свой калым забрали, зачем он тебе, когда умирать будешь? Хотел он отомстить им, да как отомстишь, когда нукеров совсем не осталось и сам едва живой…

Приехал он к моему отцу, плачет, спрашивает как быть. Отец мой мудрый человек был, отвечает: "На все воля Аллаха. Не печалься Туруза-бек, покарает он зятьев твоих. И точно. Пришла зима лютая, птица на лету замерзала, волков в степи было больше, чем овец. Какие овцы не померзли, тех волки загрызли. А следом налетели соседи, зятьев поубивали, пограбили. Все пятеро дочерей вновь к отцу вернулись…

Кучум внимательно слушал, не перебивая и не совсем понимая к чему ведет свой рассказ хан Ангиш.

— И чем же все закончилось? — спросил он, видя, что тот остановился.

— Как чем? Умер глубоким стариком Туруза-бек и ничего после себя не оставил, а пастбища его внукам перешли. Так что земное богатство — как снег весной — чуть солнце пригрело, он и растаял.

— То мне известно. Но у меня уже есть сын и, даст Аллах, еще будут, а потому не о себе думаю, а как им жить.

— Это ты верно говоришь, — согласно кивнул головой хан Ангиш, — мудрый человек всегда должен о детях думать. Но только кажется мне, что все переменится на этой земле. Был мне сон, будто пришел из-за гор большой и сильный зверь весь в белой шерсти, свисающей до самой земли. Начал он выворачивать с корнем деревья, воду в реках мутить, других зверей убивать. Вышел к нему из леса другой зверь, такой же большой и сильный, только с черной шерстью. Схватились они, драться начали. Задрожала земля, леса повалились, реки вспять потекли. Долго они дрались и ни один другого одолеть не могут. Да белый зверь хитрее оказался: схватил черного за морду и долго держал, пока тот не задохнулся. Разорвал он его тело на части и разбросал по всей земле, чтоб знали, кто здесь хозяин. И все птицы и звери стали послушны ему, и стал он править на нашей земле. Вот такой сон видел я недавно… Кучум слушал в пол-уха, пытаясь справиться с одолевавшей его дремотой. Он не верил снам и предсказаниям только из уважения к тестю не прерывал его рассказ. Но тот видно и сам догадался, что зятю скучны его речи.

— Стар становлюсь, коль много говорю. Но послушай меня, я помню, как ты приезжал сватать мою дочь и мечтал о войне с московским царем. Говорил я недавно с человеком, побывавшим в Москве. Большую силу их царь набрал. Со всеми воюет и всех бьет, такого человека лучше другом иметь, чем врагом своим.

— Тут хан прав. С московским царем рано нам воевать, но живя в мире всегда надо о войне думать.

Каждый вечер они вели долгие беседы, пока Кучум гостил у хана Ангиша, все больше склоняясь к мысли, что этот, проживший много десятков лет старик, знает то, чего не дано знать ему. Но он не мог преодолеть себя и вытравить из души воспоминания сладости боя, звона сабель и протяжный крик мчавшихся, пригнувшись к седлам, боевых сотен. В нем жил воин, познавший вкус победы, и лишь воином видел он себя. Путь не сам он, но дети, внуки его будут также скакать да лошадях, гнать врага, рубить его, и никакие предсказания мудрых стариков не сделают их другими.