Хамелеон. Смерть явилась в отель. Дама не прочь потанцевать - [34]

Не противоречит ли приезд профессора каким-либо образом интересам Торбена?

На что профессор ответил, нет.[1]

Говорил ли профессор Торбену о своей предполагаемой поездке в Мариелюнд, когда они виделись в Копенгагене?

Профессор снова ответил, нет.

Догадывается ли Торбен, что профессор предпримет эту поездку?

Нет. Ни в коем случае. Торбен уже уехал из города, когда профессор решил отправиться в Мариелюнд.

После этого профессор и лесничий вместе прочитали письмо Торбена. Оно удивило профессора. Из письма было ясно, что Торбен предвидел его возможный приезд в Мариелюнд. Имени профессора он однако не называл. Он писал коротко и сообщал о своем предстоящем возвращении в усадьбу. «Но я прошу, чтобы до моего приезда дом охранялся самым тщательным образом. Пожалуйста, господин лесничий, по возможности больше находитесь в самом доме или хотя бы поблизости. Напоминаю вам, что в доме хранятся произведения искусства, представляющие собой большую ценность. Внушите, пожалуйста, теперешней прислуге, чтобы в дом не впускали никого постороннего. Ни один чужой, приезжий человек ни при каких обстоятельствах не должен попасть в дом. Напоминаю вам, что мой отец, учитывая особую ценность некоторых произведений искусства, три комнаты всегда держал запертыми. Нет нужды говорить, что этот порядок должен неукоснительно соблюдаться и впредь и что ни один человек без моего личного разрешения не должен быть допущен в эти комнаты».

Лесничего особенно поразили слова «о чужом, особенно приезжем человеке». Было похоже, что Торбен предвидел вмешательство профессора и хотел предупредить об этом своего лесничего. Однако профессор стоял на своем: Торбен не мог ничего знать о его намерениях.

— Но он ждет, что кто-то может приехать, — сказал лесничий.

— Судя по письму, да, — согласился профессор.

— И он боится этого человека, иначе не писал бы о нем так настойчиво. Профессор согласился и с этим.

Потом лесничий сказал, что если бы профессор попросил его показать ему дом изнутри, ему пришлось бы отказать старому другу в этой просьбе.

Однако это пока не входило в планы профессора. Он хотел только пожить у лесничего и, насколько возможно, не показываться на глаза местным жителям. Напротив, он посоветовал лесничему выполнять все указания Торбена и при посещении усадьбы следить, чтобы желания хозяина не нарушались.

Лесничий был с ним согласен. Но этот «чужой человек», о котором писал Торбен, не давал ему покоя и занимал его мысли.

— Если Торбен писал не про тебя, — сказал он профессору, — значит, он имел в виду кого-то другого.

Вообще эти события, несомненно носившие на себе печать таинственности, — приезд профессора и письмо Торбена — чрезвычайно встревожили лесничего. Ужас, вызванный смертью обер-егермейстера, еще не рассеялся. Над большим, пустым замком, как в округе называли дом господина Мильде, еще витала какая-то тайна. За чем наблюдал профессор? Кто был этот «чужой человек»? Что означали опасения Торбена? И вдруг к этим роковым необъяснимым вопросам добавилась телеграмма Риста: Хенглер тайно едет в Мариелюнд.

24 Свет в окнах

Телеграмма пришла накануне вечером. Лесничий читал в газете о приезде Хенглера в Копенгаген и о его участии в продаже картины Ван Дейка. Он тут же связал имя антиквара с собранием произведений искусства в Мариелюнде, и это его немного успокоило. Теперь ему было ясно, что молодой хозяин опасался, что к их коллекции подбирается какой-нибудь хищный иностранный торговец произведениями искусства. Профессор оставил его при этом убеждении. Самого профессора сообщение о приезде Хенглера нисколько не удивило. Напротив, его очень занимало, когда можно ожидать прибытия антиквара в Мариелюнд, и он пытался вычислить время его приезда, отталкиваясь от времени подачи телеграммы Ристом.

Повинуясь настоятельному совету профессора, лесничий рано утром ушел в замок, как называли здесь дом господина Мильде. Он решил внимательно осмотреть все комнаты, за исключением запертых, дабы убедиться, что все в порядке. После этого он собирался в час пополудни прийти домой к завтраку и потом снова вернуться в замок. Но в час он позвонил и сказал, что вообще не придет завтракать и что его не следует ждать даже к обеду, он вернется значительно позже. Никаких объяснений он не дал. Профессор с большим нетерпением ждал его возвращения. Только около половины девятого лай собак возвестил о том, что лесничий уже где-то недалеко. Наконец он вошел в сад. Пока он успокаивал весело бегавших собак, профессор заметил, что его друг выглядит очень усталым. Лесничему Сёдрингу было около сорока, он был невысокого роста, но стройный и ловкий. Носил коротко подстриженные усы. Темные волосы уже поседели на висках. Лицо лесничего всегда было чрезвычайно серьезно.

Он извинился перед женой, что не мог вернуться раньше, — у него оказалось много дел в усадьбе. За кофе он постарался выглядеть веселым, отчего был неестественно болтлив. Он рассказывал о трудностях с управлением усадьбой, но у профессора сложилось впечатление, что лесничий выбрал эту тему лишь для того, чтобы его жена тоже могла принять участие в разговоре. Раскурив сигару, лесничий уловил минутку и красноречиво взглянул на профессора. Этим взглядом он как бы предупреждал друга. Поэтому профессор дал ему выговориться. Он выжидал, предчувствуя что-то необычное. Наконец хозяйке пришлось вернуться к своим обязанностям, и друзья прошли в кабинет лесничего. Стены кабинета были богато украшены оружием и охотничьими трофеями. Уже стемнело, лесничий зажег электрический свет и спустил шторы. Он пригласил профессора сесть за большой дубовый стол и сам сел рядом с ним. Без лишних слов он начал что-то чертить на большом листе бумаги.