Хам - [13]

Когда после разговора с Франкой на кладбище Павел пришел в эту избу, сестра его Ульяна, тридцатилетняя пригожая женщина, стояла перед огнем с ребенком на руках; Филипп только что вернулся с парома, лежал на скамье и обеими руками держал стоявшего у него на груди трехлетнего ребенка; его пятнадцатилетний брат Данилка, большой любитель рыбной ловли, вязал подле лампы сеть.

— Хвала господу!

— Вовеки веков! — ответили все трое.

Ульяна, лицо которой сияло свежим румянцем и раскраснелось от огня, подошла и поцеловала брату руку. Филипп поднялся со скамьи, сел и спустил на пол ребенка, который с криком пробежал через избу, ухватился за юбку матери и притих. Павел уселся на своем обычном месте, у стены, положил руки на колени и, опустив глаза в землю, медленно начал говорить:

— Пришел я к вам сегодня, мои детки, по делу и очень прошу вас сделать так, как я скажу.

Ульяна слушала, стоя с детьми среди избы; Данилка приподнял голову от сети; Филипп вежливо отозвался:

— А чего же вы хотите?

— Я прежде скажу по порядку… — ответил Павел и поднял глаза на Ульяну. — Ульяна, был ли я тебе когда-нибудь плохим братом, когда умерли наши родители и оставили тебя маленькой на моих руках?

— О господи! Кто же это говорит? — воскликнула молодая женщина.

— Никто не говорит, а только я сам хочу напомнить и вам и себе, мои детки, что я сделал для вас все, что мог: Я никогда не обижал тебя, моя голубушка, не покидал, не учил дурному… напротив, я любил, ласкал, учил тебя уму-разуму. Когда ты выходила замуж, я дал вам три полосы своего огорода, купил двух коров и десять овец и дал немного денег. Правду ли я говорю?

Ульяна с детьми на руках опять подошла и поцеловала у него руку, а Филипп ответил:

— Правда! Да кто ж и говорит, что это неправда? Но и мы, кажется, не были к вам недобрыми да, думаю, и не будем никогда.

— Ну, кто же говорит, что вы злые? — повторил Павел. — Вот потому-то, что вы были всегда добрыми ко мне, я и пришел к вам с этим делом.

Он медленно, рассудительно, без малейшего волнения рассказал все то, с чем пришел к ним. Когда он умолк, то минуты две в избе царила тишина, нарушаемая только криком ребенка. Ульяна была до того удивлена услышанным, что даже не обращала внимания на ребенка, просившего есть.

Черные глаза Филиппа остановились под густыми бровями; Данилка даже вскрикнул от удивления и сейчас же спрятал свое лукаво улыбающееся лицо в складках сети. Несмотря на то, что Павлу было всего сорок два года, все привыкли за его степенность и одинокую жизнь считать его чуть ли не стариком, и никому не приходило в голову, что он мог еще жениться. Когда, наконец, они пришли в себя от удивления, Ульяна первая сказала:

— Примем! Почему не принять? Разве в избе нет места? Эка важность, что она проведет здесь три недели. Еще и веселее будет.

Филипп подтвердил слова жены.

— Мы готовы сделать для вас и побольше, чем это. Почему же нет? Мало ли добра мы от вас видели! Только…

Он начал и запнулся, поднялся со скамьи, подошел к шурину и, поднеся руку к голове, проговорил с колебанием в голосе:

— Деверь, только хорошо ли вы делаете, что женитесь на такой? Она городская, незнакомая, неизвестная… Кто ее знает, какая она? Как бы вы, сохрани боже, не накликали на себя какой беды!

— Верно, верно, — подтвердила Ульяна, подходя к ним поближе, — в том то и дело, чтобы вы, Павлуша, не накликали себе какой беды.

Павел встал, дружелюбно посмотрел на обоих и решительно сказал:

— Не бойтесь, никакой беды не будет. Она поклялась уважать и любить до смерти меня одного. Поклялась! А что касается того, какой она была прежде, это ничего. Я люблю ее и хочу спасти. Это так, и не будет уже иначе. Благодарю вас, детки, за вашу доброту; бог даст, я еще отблагодарю вас за это. Спокойной ночи!

Направляясь к дверям, он держал голову выше обыкновенного, на лбу его не было ни одной морщины, и вид у него был такой молодой и веселый, как будто он действительно помолодел лет на десять.

Ульяна и Филипп молча посмотрели друг на друга. Филипп дотронулся пальцем до своего лба.

— С ума сошел Павел, что ли? — тихо проговорил он.

Ульяна с неудовольствием опустила глаза.

— Его воля… — шепнула она.

— А чья же? Конечно, его! Но только как бы этой воле не вышла тяжелая неволя. Брать себе в жены какую-то бродягу из города, да еще на старости лет! Тьфу!

Он плюнул. Ульяна опять отошла к печке. Она уважала и любила брата; слова мужа тревожили и немного сердили ее. Однако спустя несколько минут она первая отозвалась:

— Филипп!

— Что?

— А Павел не такой, как всегда… он будто моложе стал и веселее…

— Верно! — пискляво закричал Данилка и прыснул со смеху. — Когда он выходил из избы, то чуть не доставал головой до потолка.

Они долго удивлялись; они не знали, что в крови этого человека, в крови, казалось, спокойной как Неман в тихую погоду, первый раз в жизни закипела страсть, что в его глубоком и тихом, как Неман, сердце проснулась невыразимая жалость; что перед его глазами, привыкшими смотреть на неизмеримый простор Немана и созерцать далекий горизонт, рисовалась человеческая, добрая, святая задача, отблеск которой и озарил его лицо.