Хам и хамелеоны. Том 2 - [69]

К Нине приблизилась знакомая прихожанка и указала на одного из мужчин, стоявших перед владыкой. Это и был Рябцев. Рослый, чернобородый, непритязательно одетый, Рябцев, предупрежденный о появлении Нины в назначенное время, как только понял, кто перед ним, тепло поздоровался с ней и Февронией и теперь не сводил с обеих вопросительного взгляда.

— Вот. Это вам… — спохватилась она и протянула Рябцеву сверток; что именно в нем находится, она не знала.

Михаил Владимирович взял пакет и пригласил их с дочерью на чай в трапезную. Нина поблагодарила и отказалась.

Закончив беседу с молодыми людьми, владыка Ипатий направился в алтарь, но вскоре вернулся и стал исповедовать лысоватого мужчину средних лет, по виду иностранца. Преклонив перед священником колени, тот быстро и тихо говорил что-то, склонив голову. Владыка внимательно слушал. Получив прощение и благословение, иностранец встал с колен, поблагодарил и направился к выходу.

Нина и сама не знала, что ее подтолкнуло. Воспользовавшись тем, что владыка был один, она шепотом попросила дочь ждать ее на выходе, а сама подошла к Ипатию, извинилась и спросила, не может ли он ее исповедовать.

— Могу, — ответил тот, взглянув на нее пытливо и добродушно.

Нина невольно отметила про себя, насколько усталым выглядит владыка: худое бледное лицо с правильными чертами осунулось, под глазами пролегли глубокие тени, лоб покрывала испарина.

— Вы извините… Я бы очень хотела… — смущенно вымолвила она. — Вы наверное устали?

— Устал, — признался владыка, не сводя с неизвестной просительницы приветливого взора. — А вы готовы?

— К исповеди? — Нина окончательно оробела. — Не знаю…

— Вы лучше завтра приходите, прямо с утра, — сказал владыка. — Я отдохну. А вы сможете приготовиться.

— Я даже не знаю, вправе ли я просить об этом… К вам столько людей обращается, могу представить.

— Не так уж и много, — ответил владыка. — Вы пораньше приходите. Чтобы нам не мешали…

В восемь утра, несмотря на то, что до начала литургии оставалось около часа, в храме было довольно людно. Волнуясь еще больше, чем накануне, потому что уверенности в том, что она действительно готова к исповеди, у нее — как не бывало и, кроме того, заранее стыдясь, что придется раскрыться перед совершенно незнакомым человеком и говорить о вещах в основном неприглядных, а значит, и неминуемо уронить себя в его глазах, Нина предпочла написать всё на бумаге, — именно такую рекомендацию давали в маленькой православной брошюрке, которую она однажды купила для дочери.

Список изначально занимал страницу. Она решила переписать его, сократить. Но ясности от этого нисколько не прибавилось. В конце концов Нина остановилась на том, что ей казалось наиболее важным, а точнее, наиболее неприятным в ее собственных глазах, и переписала всё начисто крупным и аккуратным почерком…

Владыку Ипатия она ожидала увидеть в правом приделе. Но там исповедовал другой священник, молодой и краснолицый. В полной растерянности Нина осталась стоять в стороне. Вдруг вышедший из алтаря молодой человек в стихаре направился прямо к ней.

— Здравствуйте! Владыка предупредил, что вы придете, — сказал он. — Он вас ждет. Подождите минутку, он сейчас выйдет.

Как незнакомый человек мог ее узнать? Это казалось слишком необычным. Мучила неловкость, что пожилой священник вынужден уделять особое внимание ей одной. С какой стати? За какие заслуги? В следующую секунду из дьяконской двери вышел сам владыка.

— Ну вот, — сказал он приблизившись. — Хорошо, что пришли…

— Вы ради меня… одной? — окончательно смутилась Нина. — Извините… Я не знала.

— Вы подготовились? — серьезно спросил владыка. — Пойдемте в левый придел, там поспокойнее.

Почти в полной темноте там тоже стоял аналой для исповеди. На аналое лежали крест и Евангелие. Здесь не было ни души.

Владыка спросил, как ее зовут. Нина назвалась.

— Как давно вы исповедовались в последний раз?

Нина ответила, что исповедовалась всего три раза в жизни, а в последний раз два года назад и с тех пор в церковь не ходила, только заглядывала, как все, на Пасху, чтобы освятить куличи и яйца.

Владыка выглядел расстроенным. Он произнес начальную молитву и, увидев в руках Нины листочек, который она не решалась протянуть ему, попросил ее прочесть вслух, так как плохо видел при слабом освещении… Она стала читать, стараясь не торопиться, но поневоле задыхаясь от волнения и от подступавших к глазам слез. Возможно, именно от волнения Нина вдруг забыла о бумажке и, вместо того чтобы читать, полушепотом заговорила по памяти, тихо и внятно пересказывая свой список. Она говорила с такой откровенностью, какой никогда еще не позволяла себе с посторонним человеком.

Владыка внимательно слушал и ни разу ее не перебил. И когда она умолкла, он взял ее за руку и тихим голосом, с каким-то особенным выражением произнес:

— Мне всё понятно. Вы совершили ошибку, грех. Но ведь грех греху рознь. Чувства свои вы направили не туда, куда сами хотели. Подарили их не тому. Мне кажется… — владыка помедлил и даже вроде бы задумался, стоит ли продолжать. — Мне кажется, вы извратили, по слепоте душевной, свою любовь к Божьей Матери.