Хакеры - [72]

Хагбард объяснил Пенго, что пришел к хакингу, прочитав трилогию «Иллюминатус» Роберта Ши и Роберта Энтона Вильсона. Герой этого восьмисотстраничного романа-триллера некто капитан Хагбард Силайн пытается одолеть могучее мусульманское тайное общество иллюминатов. Иллюминаты тайно управляют миром, их корни уходят в одиннадцатый век. В книге Хагбард Силайн проникает в это общество. А тот Хагбард, который жил в Ганновере в 1985 году, не только верил, что иллюминаты существуют и пытаются уничтожить всех, начиная от Джона Кеннеди и кончая Яном Флемингом, но был убежден, что он сам и есть тот самый Хагбард Силайн из романа и должен спасти мир от замышляемой заговорщиками ядерной катастрофы. Хагбард из Ганновера считал, что мировые компьютерные сети – уловка заговорщиков, и тот, кто управляет сетями, управляет миром. Его идея состояла в том, чтобы создать электронную версию самого себя, запустить ее в компьютер и взорвать сеть изнутри. Хагбард не видел необходимости изучать программирование. Он мог прекрасно работать и без этого, лишь бы были нужные телефонные номера и пароли. Поиск этих паролей он оставлял другим.

Пенго ощущал в Хагбарде сильную интуицию. Он восхищался его воображением, столь последовательно придерживающимся таких бредовых убеждений. Пенго было нужно все его оборудование, чтобы погрузиться в мир воображаемой реальности, а Хагбард просто жил там. Пенго был слишком похож на своего циничного отца с его логическим, механистическим подходом ко всему на свете и знал, что этим объясняется его увлечение электроникой. Он хорошо понимал, что все построения Хагбарда – не более чем порождения больного ума. Но даже при этом их поэтичность и необычайность вызывали в молодом человеке зависть и восхищение. Он знал, что наркотики играли для Хагбарда немалую роль в искажении восприятия действительности, но при этом они увеличивали его и без того плодовитое воображение.

Хагбард и Пенго возвращались в Ганновер вместе, и в дороге Хагбард рассказывал ему, что если бы он хотел покончить с собой, то сделал бы атомную бомбу, забрался бы на крышу Центра мировой торговли в Нью-Йорке и сбросил бы ее оттуда. Он говорил так серьезно, что Пенго почувствовал, что тот сделал бы это. Потрясенный, он захотел узнать побольше о своем новом друге.

Семья Карла Коха, как оказалось, распалась давным-давно. Его отец оставил их с сестрой на попечение матери, когда они были еще маленькими. Его мать заболела раком и умерла на глазах у Карла. Его отец, известный ганноверский журналист (и горький пьяница), также умер от рака, Карлу тогда уже исполнилось шестнадцать. Наследство составило 100 тысяч марок, или около 50 тысяч долларов, что позволило ему купить отремонтированный «Порше», снять хорошую квартиру в Ганновере и продолжать употреблять свой дорогой дурман. Студентом Карл присоединился к антиядерному движению и был даже активистом (как, впрочем, многие). Но в конце концов после смерти отца, учебы, гашиша, ЛСД он оставил политику. Прочитав «Иллюминатус», он мог быть только Хагбардом Силайном.

Хагбарду юный хакер из Берлина тоже быстро понравился. Пенго хотел теперь только показывать ему все новые компьютерные трюки да потягивать вместе косячок за косячком. Хагбард был бисексуалом и поинтересовался у Пенго, не хочет ли он тоже попробовать. Когда тот отказался; Хагбард принял это без малейшей обиды. Пенго льстило и интриговано, что у него такой восторженный обожатель. Еще в Западном Берлине Пенго считал, что он – на самом переднем краю жизни. В городе, знаменитом своими борцами, он был «технологическим партизаном». Но в Хагбарде он увидел личность, гораздо более близкую к этому краю, чем встречал до сих пор и чем был сам даже в бурные дни иезаконопослушной юности. Пенго с радостью последовал за Хагбардом в маленькую компанию ганноверских хакеров, называвших себя «Ляйтштелле 511»-по коду Ганновера. Они каждую неделю собирались на свои «штаммтишь» – сборища труппы – в баре «Каза бистро», всегда за одним и тем же столом. Это был другой мир, не похожий на то, что Пенго знавал в Берлине, или на клуб «Хаос».

Значительная часть новых знакомых Пенго, выросших в обстановке «возрожденного процветания» таких городов, как Мюнхен и Гамбург, знать ничего не хотела о «другой Германии» – Восточной. Многие западные немцы относились к ГДР, как к загранице. Жители Берлина натыкались на «историю» на каждом шагу, но в глубинке это уже так не чувствовалось. Вторая мировая война была войной дедушек. Поколению, родившемуся после войны, преподавалась отфильтрованная версия истории. Новое поколение учителей пришло с бурными шестидесятыми. Они заявляли, что история Третьего рейха должна преподаваться в немецких школах, но ученикам все это уже наскучило. Им казалось, что об этом и так говорят слишком много, и хотелось скорей захлопнуть учебник. Прошедшее время сделало молодых людей если и не бесчувственными к преступлениям Гитлера, то с белым пятном в памяти. Пенго хотя и презирал, как многие берлинцы, эту самоуспокоительную близорукость западных немцев, но при этом его нисколько не волновали ни политические ни юридические последствия его собственных действий – таков уж был этот противоречивый характер. Это уже было его белое пятно – политика неглубоко вторгалась в его жизнь.