Хабаров. Амурский землепроходец - [11]

Начали сгущаться сумерки, когда с левого берега раздался оглушительный свист. Было ясно, что свистит не один человек, а целая шайка. Хабаров непроизвольно перекрестился, ожидая худшего. Худшее и случилось. По крутому откосу съехал на лёд плечистый верзила в видавшем виды полушубке, а на верху выстроилась вереница мужиков. «Лихие людишки, — подумал Хабаров. — А верзила в драном полушубке, кажется, мне знаком». Тем временем верзила спешным шагом направился к саням.

«Вот те на. Это тот самый ушкуйник, который повстречался нам по дороге в Устюг, — подумал Хабаров. — Плохо моё дело. Я один, а их — не менее десятка».

   — Ну, здравствуй, мужик, — сказал вызывающе верзила. Он подошёл к саням, крепкой хваткой взял лошадь за узду и остановил её. — Узнаешь?

   — Узнаю.

   — Старый знакомый, а я не ведаю, как тебя прозывают. Назвался бы.

   — Ерофей Хабаров, коли тебе сие интересно, — стараясь сохранять спокойствие, сказал он.

   — Ерофей Хабаров, — отчётливо повторил ушкуйник. — А я... пусть буду для тебя Кузька по прозвищу... А впрочем, прозвище тебе знать не обязательно. Их у меня несколько.

   — Кузьма, значит. И с чем пожаловал?

   — Да вот... Хотел низкий поклон тебе отвесить и выказать благодарность. Оказывается, ты добрый человек. Отпустил меня на все четыре стороны, а мог бы и воеводским приставам передать, чтоб вздёрнули меня на высоком дереве.

   — Мог бы, да не захотел этого делать.

   — Что ж так?

   — Не душегуб я. Наверное, Кузьма, не от хорошей жизни ты в разбой подался. И не я, ни приставы, ни сам воевода, тебе не судья. Бог тебя рассудит и воздаст за дела твои.

   — А ты хорошо рассуждаешь, Ерофеюшка. Ребята мои советовали тебя придушить и в прорубь спустить. А я полагаю — негоже.

   — Это уж как тебе будет угодно.

   — Угодно, чтоб ты ехал скорее своей дорогой.

   — Спасибо тебе. Коли есть желание выслушать меня, то скажу...

   — На путь истинный наставлять станешь?

   — А ты хотел бы всю жизнь по лесам бродяжничать, да на большую дорогу с кистенём выходить?

   — А что ты предлагаешь мне взамен?

   — Не хотел бы в Сибирь, в Мангазею податься на промысел? Свою ватагу завести. Пушного зверя промышлять. Человек ты, как я погляжу, здоровый, дерзкий, наверное, находчивый. Промысловая служба наверняка пришлась бы тебе по душе.

   — А если соглашусь? Где тебя найду?

   — В городе спросишь церковь Иоанна Богослова. Это наш приходский храм. А там каждый тебе покажет усадьбу Хабаровых.

   — А что мне со своей братвой делать?

   — Одного ещё мог бы взять. А остальные пусть сами позаботятся о себе. Могут поверстаться на казённую службу в Сибирь. Сам узрел, как это делается. Либо уйти за Каменный пояс с какой-нибудь промысловой командой.

   — Ишь ты какой скорый! всё за нас решил.

   — Сами решайте, а теперешняя житуха доведёт вас каждого до петли.

   — Стращаешь, Ерофейка.

   — А это понимай как знаешь.

Кузьма оглушительно свистнул. Ему отозвались все его сообщники. Атаман проворно взобрался по крутому склону на высокий берег. И мига не прошло, а он и вся его команда исчезли, словно их и не было. Ерофей Павлович взялся за поводья и продолжил свой путь.

Ночевал Хабаров снова у свояка. О встрече с ушкуйниками и их атаманом Кузькой рассказывать ему не стал, ничего не сообщил по возвращении домой и отцу.

Павел Хабаров встретил старшего сына сдержанно и сразу же приступил к деловому разговору.

   — По возрасту ты зрелый мужик, Ерофейка. Пора бы тебе за самостоятельное дело браться.

   — И я так думаю, — в тон ему ответил Ерофей.

   — Это хорошо, что ты так думаешь. И каковы твои намерения?

   — Своими глазами видел, как люди из воеводской канцелярии верстают мужиков на государеву службу в Сибирь.

   — Такая служба тебя манит?

   — Нет, батя. Я этого не могу сказать. Не по мне она, такая служба. Хотел бы самостоятельность обрести. А коли ты казаком сибирского войска стал, над тобой поставлен десятник, над десятником — сотник, над ними — атаман. А над всем казачьим войском стоит воевода. Над каждым рядовым казаком несть числа начальников.

   — И что же ты надумал, коли казачья служба не по тебе?

   — Предпочёл бы стать вольным промысловиком. Промышлял бы пушного зверя. Расспрашивал я многих промышленных людей, и Югова тоже. Сынок его собирается податься по весенней воде на Мангазею.

   — Хочешь к его людям присоединиться?

   — Вовсе нет. По моему разумению, сие негоже.

   — Что же, по твоему разумению, гоже? — с ехидцей поинтересовался Павел Хабаров.

   — Хотелось бы самостийность проявить, ни от каких хозяев не зависеть.

   — Ишь ты, каков самостийник выискался.

   — Промысел пушного зверя дело прибыльное. К чему делиться прибылью с теми же Юговыми?

   — Почто такая уверенность в прибыльности?

   — Обошёл все лавки гостиного двора. Узрел, как купцы наживаются на продаже пушнины. Особливо в цене соболь, горностай, чернобурая лисица. Большущие партии пушнины идут в Первопрестольную. Там на неё великий спрос.

   — Значит, в Мангазею рвёшься? Люба тебе она?

   — Люба. Сознаюсь. А коли тесно станет на Мангазейской земле, подался бы на Енисей, в Таймырскую землю. Сия землица ещё мало исхожена промысловиками.