Гюстав Флобер - [116]

Все друзья относятся к нему с любовью. Со времен юности он считает своим покровителем святого Поликарпа. Этот мифологический персонаж имел привычку говорить: «В какое время мы живем. Боже!» 27 февраля, как и год назад, семья Лапьер готовит бурлескный праздник в честь писателя и его мистического покровителя. «Лапьеры превзошли себя! – рассказывает Флобер Каролине. – Я получил во время ужина около тридцати писем из разных концов света и три телеграммы. Свои поздравления мне прислали: архиепископ Руанский, итальянские кардиналы, какие-то золотари, корпорация полотеров, торговец церковной утварью и проч. Из подарков я получил пару шелковых носков, шейный платок, три букета, венок, портрет (испанский) святого Поликарпа, зуб (реликвию святого) и еще ожидается ящик цветов из Ниццы!.. Забыл о меню, которое состояло из блюд, названных в честь моих произведений… Право, я был очень тронут тем, что люди потратили столько сил, чтобы меня повеселить. Подозреваю, что в этих милых дурачествах принял немалое участие мой ученик».[698]

После праздника в честь святого Поликарпа он с трудом возвращается к работе над «Буваром и Пекюше». «Когда закончится моя книга? – продолжает он в том же письме. – Для того чтобы она вышла следующей зимой, мне нельзя отныне терять ни минуты. Однако временами мне кажется, что я похож на лимон, из которого выжали все соки, – настолько я устал». Будущее этого романа беспокоит его тем более, что он не доверяет своему издателю. В самом деле, Шарпантье приостановил публикацию в «Ви модерн» невезучего «Замка сердец», поместив спортивную статью. Флобер возмущен. «Этой публикацией вы подложили мне свинью, – пишет он Шарпантье. – Вы меня обманули – только и всего… Я этого не забуду. Из всех публичных унижений, которые я претерпел из-за „Замка сердец“, это самое сильное. Мою рукопись отбрасывали, разве что не испражнялись на нее».[699] Гнев усугубляется еще и из-за материальных трудностей. Он жалуется Ги де Мопассану: «Если издательство Шарпантье не заплатит мне немедленно то, что он должен, и не выложит причитающуюся сумму за феерию, „Бувар и Пекюше“ будет отдан в другое место». И с недоумением констатирует: «Восемь изданий „Меданских вечеров“? Мои „Три новеллы“ вышли только в четырех. Я начинаю завидовать».[700] Это не мешает ему написать Теодору де Банвилю: «Ги де Мопассан не смеет просить вас предварить в „Насьональ“ выход томика его стихотворений».

На самом деле успех «ученика» для него важнее, нежели его собственный. Он давно перешагнул рубеж литературных амбиций. Думая о себе, он приходит к выводу, что он – странное существо, исполненное противоречий. Его отвращение к буржуа тем более сильно, что сам он чувствует себя буржуа до кончиков ногтей, признавая порядок, комфорт, различие в социальном положении. Осуждая любую власть, он тем не менее не переносит неподчинение черни, когда та смеет вызывающе вести себя с ней. Укрывшись в своем теплом гнездышке в Круассе, он мечтает о далеких странствиях и совершает их. Они свидетельствуют о его смелости и выдержке. Заклятый враг священников, он интересуется религиозными проблемами. Одержимый женским соблазном, он отказывается связать свою жизнь с женщиной. Революционер в искусстве, он – консерватор в быстротечной жизни. Он жаждет дружбы, однако большую часть времени живет в отдалении от всех. Эти непреодолимые противоречия делают его глубоко несчастным человеком. Когда он оборачивается на свое прошлое – что случается все чаще и чаще, – то видит только работу, печаль и одиночество. Не убил ли он себя, забывая жить ради того, чтобы лучше писать? Да нет, любовь к искусству извиняет все, оправдывает все. Судьба, пожертвованная литературной страсти, не может быть потерянной судьбой. Он не тратил попусту свои силы, ибо шел прямо начиная с самых ранних лет к цели, которую себе обозначил. Сомнения овладевают им лишь на мгновение, он тотчас отбрасывает их. Париж ждет его. Он должен немедленно поехать туда. Он будет жить в квартире в предместье Сент-Оноре и закончит там «Бувара и Пекюше». Он с радостью думает о новых встречах с друзьями, со своим дорогим Ги, с Каролиной, которая с некоторых пор увлечена священником отцом Дидоном, переписывается с ним. Флобер признает, что этот служитель культа, который является еще и духовником госпожи Роже де Женетт, не лишен эрудиции и высоких моральных качеств. Религия дает Каролине силы переносить невзгоды. Не критикуя ее открыто, дядя сожалеет, что она не умеет черпать силы в высокой практике скептицизма. Он равно обеспокоен неудачами племянницы в карьере художника.

В субботу 8 мая 1880 года он укладывает чемоданы – завтра в дорогу. Около половины десятого почувствовал недомогание после того, как принял очень горячую ванну. Перед глазами возникло хорошо знакомое желто-золотое, заполнило сознание. В лицо бросилась кровь. Встревоженный, он зовет служанку и, так как та не торопится, кричит ей, высунувшись в окно, прося сходить за доктором Фонтеном. «Боюсь упасть в обморок, – добавляет он. – Хорошо, что это случится со мной сегодня. Завтра в дороге было бы совсем некстати». Когда она уходит, он открывает бутылочку с одеколоном и протирает виски. Но ноги подкашиваются. Несмотря на шум в голове, он пытается говорить. Изо рта вырываются непонятные слова: «Руан… Мы недалеко от Руана… Эйло, пойдите… найдите улицу… я ее знаю…» Из письма Каролины, полученного утром, он узнал, что Виктор Гюго собирается поселиться на авеню д’Эйло. А может быть, он хотел позвать на помощь доктора Эло, врача руанской больницы? Мгновение спустя он теряет сознание. Доктора Фортена в Круассе нет, срочно едут в Руан за доктором Турне. Он приезжает только в полдень. Флобер недвижим. Сердце остановилось. Врач колеблется между двумя диагнозами: кровоизлияние в мозг или апоплексический удар. Ги де Мопассан, которого оповестили немедленно, приезжает в Круассе сразу после случившегося. «Я увидел вчера огромного мертвеца, простершегося на широком диване, с распухшей шеей и красным горлом, ужасного, словно поверженный колосс», – пишет он. Скульптор снимает маску с усопшего. «В гипсе застыли его ресницы, – помечает Ги де Мопассан. – Я никогда не забуду этот бледный муляж с торчащими из закрытых век длинными волосками, которые только что мелькали над его глазами». Ги де Мопассан совершает туалет умершего, сбрызгивает его одеколоном, надевает рубашку, кальсоны и белые шелковые носки. Кожаные перчатки, брюки а-ля гусар, жилет, пиджак, шейный платок дополняют одеяние. Флобер готов встретить своих друзей.