Гвардейцы стояли насмерть - [50]

Он заметно покраснел, смутился и, улыбнувшись такой грустно знакомой улыбкой, сказал:

- В детстве, товарищ генерал... В селении Шарлык, на нашем Оренбуржье...

Так вот оно что!..

- Саша! - вырвалось у меня.

- Я, Александр Ильич!

Мы обнялись.

- Что ж ты раньше-то молчал? - упрекнул я Плетухина.

- Да все как-то стеснялся, - признался он.

- В одну ведь школу вместе ходили...

- Тогда безо всяких знаков различия обходились... И если воевали, то больше в городки...

- Или на кулачках, - добавил я.

Наверное, всем, кто проходил мимо нас, было в диковинку: вот, мол, сидят два начальника и отрешенными глазами смотрят куда-то в пространство, сквозь эти ободранные и обшарпанные осколками стены.

В моей памяти вперемешку всплывали горестные и радостные картины далекого прошлого.

* * *

...Однажды вечером возвращаюсь домой. Увидев меня, соседка тетка Марфа почему-то уткнула лицо в фартук. В предчувствии какой-то злой беды я вскочил в хату. У окна плачущие сестры прыскают в бледное, какое-то безжизненное лицо матери водой. Потом все мы бережно переносим ее на кровать. Наконец, мать приходит в себя и, обняв меня за шею рукой, сотрясается в надрывном плаче. Из бессвязных слов сестер я узнаю, что наш отец сегодня умер в колчаковской контрразведке.

- Замучили нашего кормильца, - слышу я прерывистый голос матери.

- ...Красные! Красная Армия! - кричат на улице. Не доев, я бросаю ложку, выскакиваю в открытое окно и бегу вслед за орущей ребятней. Мы уже наслышались, что колчаковцы под ударами красных войск улепетывают в Башкирию.

Подымая пыль, в село въезжали конники. На фуражках и шлемах - красные звезды, за плечами - всамделишные карабины, а на левом боку - шашки с темляками.

То один, то другой из конников склонялся над седлом, выхватывал из толпы ошалелых от восторга ребятишек и усаживал перед собой.

- Сигай ко мне, хлопец, - услышал и я, когда потная грудь лошади поравнялась со мной.

Не помню, как я очутился в седле красноармейца. Горячая волна радости перехватила мне дыхание...

- Ты встречал тогда Красную Армию? - спросил я сейчас Плетухина.

- Встречал, - ответил он. - Меня даже один кавалерист в седло к себе поднял.

Не с того ли часу на улице мы играли только в "красные и белые", нашей вожделенной мечтой стало скорее подрасти, чтобы пойти Служить в Красную Армию, а нашей любимой песней была песня "Мы красная кавалерия и про нас..."?

- Пишут из дому? - продолжаю я интересоваться.

- Да, - словно встряхиваясь от воспоминаний нашего детства, отвечает Плетухин. - Колхоз этот год хорошо закончил. Там ведь движение началось: работать так, как защищают Сталинград.

- Слышал, - говорю я.

- Ну, а нам, выходит, воевать надо так, как там работают...

И мы, будто соревнуясь, кто больше знает, стали делиться друг с другом последними новостями из родного села.

Юные пахари Шарлыкского района - пятнадцати-шестнадцатилетние Александр Калужский, Николай Денисов, Иван Набатчиков и Михаил Стрельников - в три-четыре раза перевыполняли нормы при вспашке под зябь на быках. Они работали с рассвета и до поздней ночи...

Наши земляки помогли дивизии в приобретении вооружения и боевой техники. На свои сбережения житель села Каратай Миляев, председатель колхоза "Новый путь" Поздняков и председатель колхоза имени "Второй пятилетки" Сергей Евдокимович Кожман купили по боевому самолету Як-6.

Пчеловод Сергей Дубинин из колхоза имени Жданова, Скузаватов Иван Поликарпович из колхоза имени Калинина и Килигин Дорофей Кузьмич из колхоза "Зеленый лужок" внесли в фонд дивизии по сорок тысяч рублей на приобретение, как они писали, пушек, пулеметов и танков.

- Это же святое дело, - заключил Плетухин.

Он гордился нашими земляками, сознательно разделявшими с нами тяжесть лишений и испытаний, легших на плечи всего советского народа. Гордился и я.

Наши односельчане слали сюда, "в пылающий адрес войны", как они называли Сталинград словами распространенной тогда песенки, незнакомым бойцам и командирам письма, сало, масло, мед, традиционные кисеты для махорки, а также теплые вещи, шарфы, свитеры и варежки, связанные из знаменитой оренбургской шерсти.

Сколько тепла, нежности, заботы и любви было в этих письмах и подарках от простых сельских тружеников, которые, быть может, отрывали от себя последнее, лишь бы чем-нибудь облегчить участь советских воинов!

Я достал из кармана гимнастерки одно такое письмо. Оно в октябре сорок второго года было принято на митингах в совхозах и колхозах Шарлыкского района и посвящено защитникам Сталинграда. Я еще не успел передать его комиссару дивизии М. М. Вавилову, чтобы его зачитали в подразделениях.

Склонившись над письмом, мы с Плетухиным стали читать:

"Все мы воодушевлены одним чувством, одним желанием - добиться скорейшего и окончательного разгрома немецко-фашистских полчищ и освобождения советской земли от гитлеровских мерзавцев. Мы будем в первых рядах всенародного социалистического -соревнования.

Все - для фронта, все - для победы!

Смерть немецким оккупантам!"

Мы помолчали, думая каждый о своем. Но, как иногда бывает, думы наши оказались общими.