Гувернантка - [8]
Анджей желал знать все о порте, о парусниках из Бремена, Пиллау и Таллина, подплывавших — по словам панны Эстер — чуть ли не к самым Зеленым Воротам[9]; в тот вечер он спросил про «этот дом на Фрауэнгассе». Панна Эстер осторожно поправила манжету платья, как будто на пепельный шелк сел испуганный мотылек: «Обычный дом, ничего особенного…» Она как-то странно понизила голос, и Анджей, смутившись, быстро добавил: «А башни? Сколько там башен?» — словно хотел картиной возвышающихся над далеким городом башен заслонить темный фасад дома, о котором панна Эстер предпочитала не говорить. «Сколько? О, надо бы сосчитать». — «А что видно с башен?» — «С башен? Да все видно». — «И море тоже?» — «И море». — «И порт?» — «Ну разумеется, и порт тоже, он ведь близко». — «А на самой высокой вы были?» Панна Эстер с улыбкой кивнула: «Была, конечно». — «Она очень высокая?» — «Очень». — «А сколько там ступенек?» — «Ступенек? Тысяч сто, наверно!» Он возмутился: «Вы надо мной смеетесь». — «Ну, потому что ты так спрашиваешь…» А потом, разглаживая скатерть, оторвала взгляд от разложенных веером дам, тузов и девяток: «На башню Ратхауса[10] я поднималась только один раз, летом, в воскресенье, вместе с Лилиенталями. Погода тогда была…»
А когда она начинала рассказывать, как погожим днем вместе с супругами Лилиенталь отправилась на башню Ратуши, когда говорила, по каким улицам можно дойти до Лангермаркт[11], мне казалось, что я вижу руку в нитяной перчатке, легким движением подхватывающую складки платья при подъеме по каменным ступенькам, слышу постукивание каблуков по граниту лестницы, что, слово за словом, шаг за шагом, мы — панна Эстер, Анджей, Лилиентали и я — поднимаемся по узкому готическому коридору на кирпичную башню Ратуши, а внизу под нами красиво сверкают на солнце красные крыши рыночной площади. А когда мы уже были на самом верху и панна Эстер открыла дубовую дверь на галерею, опоясывающую медный шлем башни с золотой статуей короля, все невольно зажмурились от яркого солнечного света — таким ясным было небо над городом…
И вдруг куда-то исчезал пан Лилиенталь, который, вытянув руку, показывал нам свой дом недалеко от костела, исчезала пани Лилиенталь, которая в театральный бинокль высматривала что-то на острове у другого берега реки, — вся эта воскресная компания в белых платьях и соломенных шляпах, взбирающаяся вместе со мной, Анджеем и панной Эстер на башню Ратуши, вдруг в мгновение ока исчезала. Теперь там, высоко, на каменной галерее, я был наедине с панной Эстер — даже Анджей куда-то пропал, — а панна Эстер только кутается в шаль из светло-зеленого расписного шелка, защищая плечи от ветра, дующего с моря, и ничего не говорит — да и что тут говорить, когда все видно…
И когда мы вот так, сверху, смотрели на город, доносящиеся из-за приотворенной двери слова складывались в голландско-готический пейзаж, известный мне по фотографиям. Башня Мариенкирхе[12], мрачная, похожая на человека в капюшоне, отбрасывала длинную тень на крыши домов, обступивших рыночную площадь. Панна Эстер вытягивала руку в направлении предместий, и под ее пальцами, как под пальцами фокусника, начинали одно за другим вырастать далекие кирпично-каменные строения, названия которых были старательно написаны зелеными чернилами на обороте фотографий «Бертельссона». Нагорные Ворота, красно-кирпичные императорские казармы на Бишофсберге, вокзал с крылатым колесом наверху — красивый нидерландский вокзал, откуда можно доехать до Берлина, Торна и Варшавы, и даже еще дальше.
А потом небо над городом, на который мы смотрели с высоты, затянула темная туча, короткий ливень, налетевший со стороны фортов, глазурью облил мостовые, коричневатая, цвета сепии, тень, спускаясь с холмов, накрывала один квартал за другим, меркла теплая червлень крыш, веки тяжелели, дыхание замедлялось, а когда я открывал глаза, было уже около восьми, солнце стояло над зеленым куполом св. Варвары, со стороны Велькой и Маршалковской доносился перестук колес, а в комнате, где Анджей вчера сидел на ковре напротив панны Эстер, хлопотала, постукивая щеткой, Янка, и только на столе, накрытом белой скатертью, как вчера, рядом с вазой со свежесрезанными пионами, лежали разбросанные веером карты из петербургской талии.
Примерка платьев
А как-то пополудни мы зашли к Херсе.
Высокая дверь с позолоченной надписью. Приказчик, кланяясь, подбежал, взял у нее из рук зонтик: «Извольте минуточку обождать…» А потом месье Лагранд, о котором писали даже в «Клосах», пальцами в перстнях принялся осторожно и ловко доставать из застекленных шкафов все новые и новые платья, словно извлекая из темного колодца на дневной свет поблескивающие водоросли — зеленоватые, лазурные, алые. Она спрашивала меня: «Пан Александр, а что вы думаете об этом? А это? Не слишком темное?» И брала каждое в руки, оценивая тонкость шелка, мягкость органди, скользкую упругость атласа, а энергично встряхиваемые месье Лаграндом платья вспыхивали свежими красками, будто рассыпающиеся невесомым облачком плюмажи. Завороженные ее красотой приказчики бесшумно вертелись вокруг нас, подсовывая белые, золотые и красные круглые коробки с фирменными знаками «Урания», «Астра», «Вена», откуда она не спеша вынимала большие шляпы, похожие на встрепанные хризантемы, а зеркала, расставленные вдоль стен, с пылкой старательностью повторяли каждое ее движение, каждый поворот головы, каждую вспышку задетых вуалеткой серег.
Станислав Лем сказал об этой книге так: «…Проза и в самом деле выдающаяся. Быть может, лучшая из всего, что появилось в последнее время… Хвин пронзительно изображает зловещую легкость, с которой можно уничтожить, разрушить, растоптать все человеческое…»Перед вами — Гданьск. До — и после Второй мировой.Мир, переживающий «Сумерки богов» в полном, БУКВАЛЬНОМ смысле слова.Люди, внезапно оказавшиеся В БЕЗДНЕ — и совершающие безумные, иррациональные поступки…Люди, мечтающие только об одном — СПАСТИСЬ!
В книге представлены 4 главных романа: от ранних произведений «По эту сторону рая» и «Прекрасные и обреченные», своеобразных манифестов молодежи «века джаза», до поздних признанных шедевров – «Великий Гэтсби», «Ночь нежна». «По эту сторону рая». История Эмори Блейна, молодого и амбициозного американца, способного пойти на многое ради достижения своих целей, стала олицетворением «века джаза», его чаяний и разочарований. Как сказал сам Фицджеральд – «автор должен писать для молодежи своего поколения, для критиков следующего и для профессоров всех последующих». «Прекрасные и проклятые».
Читайте в одном томе: «Ловец на хлебном поле», «Девять рассказов», «Фрэнни и Зуи», «Потолок поднимайте, плотники. Симор. Вводный курс». Приоткрыть тайну Сэлинджера, понять истинную причину его исчезновения в зените славы помогут его знаменитые произведения, вошедшие в книгу.
В 1960 году Анне Броделе, известной латышской писательнице, исполнилось пятьдесят лет. Ее творческий путь начался в буржуазной Латвии 30-х годов. Вышедшая в переводе на русский язык повесть «Марта» воспроизводит обстановку тех лет, рассказывает о жизненном пути девушки-работницы, которую поиски справедливости приводят в революционное подполье. У писательницы острое чувство современности. В ее произведениях — будь то стихи, пьесы, рассказы — всегда чувствуется присутствие автора, который активно вмешивается в жизнь, умеет разглядеть в ней главное, ищет и находит правильные ответы на вопросы, выдвинутые действительностью. В романе «Верность» писательница приводит нас в латышскую деревню после XX съезда КПСС, знакомит с мужественными, убежденными, страстными людьми.
Что делать, если ты застала любимого мужчину в бане с проститутками? Пригласить в тот же номер мальчика по вызову. И посмотреть, как изменятся ваши отношения… Недавняя выпускница журфака Лиза Чайкина попала именно в такую ситуацию. Но не успела она вернуть свою первую школьную любовь, как в ее жизнь ворвался главный редактор популярной газеты. Стать очередной игрушкой опытного ловеласа или воспользоваться им? Соблазн велик, риск — тоже. И если любовь — игра, то все ли способы хороши, чтобы победить?
Сборник миниатюр «Некто Лукас» («Un tal Lucas») первым изданием вышел в Мадриде в 1979 году. Книга «Некто Лукас» является своеобразным продолжением «Историй хронопов и фамов», появившихся на свет в 1962 году. Ироничность, смеховая стихия, наивно-детский взгляд на мир, игра словами и ситуациями, краткость изложения, притчевая структура — характерные приметы обоих сборников. Как и в «Историях...», в этой книге — обилие кортасаровских неологизмов. В испаноязычных странах Лукас — фамилия самая обычная, «рядовая» (нечто вроде нашего: «Иванов, Петров, Сидоров»); кроме того — это испанская форма имени «Лука» (несомненно, напоминание о евангелисте Луке). По кортасаровской классификации, Лукас, безусловно, — самый что ни на есть настоящий хроноп.
Многие думают, что загадки великого Леонардо разгаданы, шедевры найдены, шифры взломаны… Отнюдь! Через четыре с лишним столетия после смерти великого художника, музыканта, писателя, изобретателя… в замке, где гений провел последние годы, живет мальчик Артур. Спит в кровати, на которой умер его кумир. Слышит его голос… Становится участником таинственных, пугающих, будоражащих ум, холодящих кровь событий, каждое из которых, так или иначе, оказывается еще одной тайной да Винчи. Гонзаг Сен-Бри, французский журналист, историк и романист, автор более 30 книг: романов, эссе, биографий.
Анджей Стасюк — один из наиболее ярких авторов и, быть может, самая интригующая фигура в современной литературе Польши. Бунтарь-романтик, он бросил «злачную» столицу ради отшельнического уединения в глухой деревне.Книга «Дукля», куда включены одноименная повесть и несколько коротких зарисовок, — уникальный опыт метафизической интерпретации окружающего мира. То, о чем пишет автор, равно и его манера, может стать откровением для читателей, ждущих от литературы новых ощущений, а не только умело рассказанной истории или занимательного рассуждения.
Войцех Кучок — поэт, прозаик, кинокритик, талантливый стилист и экспериментатор, самый молодой лауреат главной польской литературной премии «Нике»» (2004), полученной за роман «Дряньё» («Gnoj»).В центре произведения, названного «антибиографией» и соединившего черты мини-саги и психологического романа, — история мальчика, избиваемого и унижаемого отцом. Это роман о ненависти, насилии и любви в польской семье. Автор пытается выявить истоки бытового зла и оценить его страшное воздействие на сознание человека.
Ольга Токарчук — один из любимых авторов современной Польши (причем любимых читателем как элитарным, так и широким). Роман «Бегуны» принес ей самую престижную в стране литературную премию «Нике». «Бегуны» — своего рода литературная монография путешествий по земному шару и человеческому телу, включающая в себя причудливо связанные и в конечном счете образующие единый сюжет новеллы, повести, фрагменты эссе, путевые записи и проч. Это роман о современных кочевниках, которыми являемся мы все. О внутренней тревоге, которая заставляет человека сниматься с насиженного места.
Ольгу Токарчук можно назвать одним из самых любимых авторов современного читателя — как элитарного, так и достаточно широкого. Новый ее роман «Последние истории» (2004) демонстрирует почерк не просто талантливой молодой писательницы, одной из главных надежд «молодой прозы 1990-х годов», но зрелого прозаика. Три женских мира, открывающиеся читателю в трех главах-повестях, объединены не столько родством героинь, сколько одной универсальной проблемой: переживанием смерти — далекой и близкой, чужой и собственной.