Гусиное перо - [4]
— А как же? — пожала плечами Желтоножкина. — Как бы я ее заперла-то?
Осмотрел Пантюшкин и тумбочку. Следы от четырех круглых ножек украденного телевизора. Ничего не мог понять Пантюшкин. Ладно бы самовар украли — предмет старины. Или копилку — деньги в ней. Или, на худой конец, кур…
— И вы ничего подозрительного не слышали?
— Ничего… — покачала головой баба Клава. — Уж на что я чутко сплю… Сам-то глухой, а Димка так за день набегается — пушкой не разбудишь… И жду утресь, когда часы забьют… Видать, он в темноте-то хотел их со стены за гирю сдернуть, а гиря-то и оборвалась…
— Она, в аккурат, по ноге его тяпнула… — вставил свое слово дед Ваня. — Потому что я стука не слыхал. Ежели бы такая матушка по полу бабахнула, я бы проснулся!
— Спасибо, гиря напугала… — перебила деда баба Клава. — А то до нитки бы обобрали…
— Так вот я и говорю, если гиря-то его по ноге тяпнула, то он теперь хромает. Вот и надо поглядеть, кто в Гусихе хромает…
— Иди лучше двор подмети! — сказала Клава деду. — Мотя не дурее тебя, сам разберется.
И в глаза милиционеру посмотрела. Доволен ли, что она про него так говорит?
Пантюшкин оторванную гирю осмотрел. Тя-а-желая! Такая упадет — полноги оттяпает. Через круглую лупу он осмотрел пол под часами. Отпечатка не было. Видно, упала на половик. Потому и шума не было. Надо поглядеть, кто в Гусихе хромает… А часы остановились ровно в полночь. Случайно ли? Возможно, они бить начали и напугали преступника? И теперь сказать — собрался он вынести только телевизор или обобрать Желтоножкиных до нитки — трудно.
Еще одна деталь смущала милиционера — почему кража пришлась на день рождения? Скорее всего, совпадение, но все же…
— Любая вещь в доме нужна… — сокрушалась баба Клава. — Димка канючил по весне: «Баба, все равно он не работает, отдай в школу…» А у меня вон у масленки край откололся и то бросить жалко! К вещам ведь привыкаешь, как к людям…
Пантюшкин крался по избе, оглядывая каждый сантиметр пола. Вдруг на глаза ему попался подозрительный предмет — красная расческа.
— Ваша? — спросил Желтоножкиных Пантюшкин.
— Наша! — бросился к расческе Дима.
— Глаза-то разуй! — рявкнула баба Клава. — Какая же твоя? У тебя железная с хвостиком, у меня гребенка…
«Улика!» — мелькнуло в милиционеровой голове.
Видно, расческой пользовались недолго. Зубья целы, цена хорошо видна — сорок копеек. На одной стороне. А на другой! Ахнул Пантюшкин, увидев на другой стороне выцарапанное гвоздем слово «Боря».
«Боря», — мысленно повторил Пантюшкин и замелькали в памяти лица гусихинских мужиков. И особенно ярко в этом калейдоскопе возникло лицо школьного истопника Бори Бабулича. Да тут как раз Димка за рукав Пантюшкина тронул:
— Дядь Моть…
Но бабка Димку одернула, и тот умолк.
— А нет ли у вас врагов в поселке? — спросил Пантюшкин Клаву Желтоножкину.
Баба Клава даже обиделась:
— Скажешь тоже, Моть… Ты же знаешь, люди меня уважают. Век в Гусихе прожила, мухи не обидела… Хотя… Затаил на меня обиду один человек…
— Назовите его.
— Пусть Димка выйдет… — сказала Клава Желтоножкина, и когда внук исчез за дверью, наклонилась к самому уху Пантюшкина. — Васянька Плотников, сторож. Я когда в девках была, он ко мне сватался. До сих пор злится, что замуж за него не пошла…
Неприятно это Пантюшкину стало. Васянька Плотников приходился дальним родственником его жене Кларисе. И ничего хорошего, если он хоть как-то замешан в этом деле с телевизором, конечно, нет.
Какой бы дальний родственник ни был, а тень на доброе имя Пантюшкина может упасть.
Крепко озадаченный вышел милиционер на крыльцо. И вдруг на глаза ему попался странный белый след. Будто шагал по крыльцу снежный человек. До того белыми и огромными были отпечатки. И рисунок странный, как у автомобильной покрышки. В жизни таких отпечатков не приходилось видеть Матвею Фомичу.
— Минутку… — поднял он указательный палец, обернувшись к Клаве Желтоножкиной, которая шла следом.
Отпечатки заинтересовали и Димку. Он подскочил и повис на перилах крыльца.
Пантюшкин лупу достал и на след нацелил.
«Точно… Рисунок автомобильной шины. И производства, видать, не нашего…» — Пантюшкин задумался над маркой автомобиля и тут ему под ноги хлынул поток воды. Запахла укропом и смородиной. След снежного человека исчез.
— Медведь неповоротливый! — воскликнула баба Клава. — Такой рассол пропал. И хрен там был, и солодка, и смородиновый листок!
— Нечаянно я… — сказал Димка. — Нечего рассол посреди дороги ставить…
Мокрое крыльцо тронули лучи утреннего солнца. От ступенек пошел пар.
Пантюшкин с отчаянием посмотрел на прилипшие к доскам смородиновые листья и перевел взгляд на дорожку. Дед Ваня заканчивал ее мести. Следы безнадежно исчезли.
Глава 5. Патефон в голове
Матвей Фомич ел макароны спагетти. Их привезли в Гусиху из самой Италии в длинных нарядных пачках. Жители Гусихи разобрали макароны в один момент и теперь ели их, втягивая и присвистывая. Некоторые роняли на пол и удивлялись:
— И чего хорошего находят в них итальянцы? То ли дело вермишель…
Пантюшкин еще вчера разделял общее мнение. Спагетти — праздная еда. Для тех, кому время некуда девать. А рабочему человеку заглатывать по утрам длиннющие макаронины — морока.
