Гусарские восьмидесятые - [29]

А Марию Николаевну просто посетило озарение, она неожиданно нашла решение Великой Теоремы и срочно побежала домой, стремясь как можно скорей зафиксировать на бумаге свое неожиданное открытие.

К вечеру все было записано, оформлено как надо, запечатано в конверт и отправлено почтой в город Москву Ивану Терентьеву, тогдашнему её жениху, который в поте лица трудился профессором высшей математики в тамошнем Университете.

Покончив с этим важным делом, усталая наследница славы Архимеда и Лобачевского, уснула сном ангела.

Утром же выяснилось, что имеет место быть маленькая неприятность — за ночь решение теоремы напрочь Марией Николаевной было забыто, и виной всему, по ее мнению, был некий смуглый верзила с двумя крайне безобразными шрамами, который снился ей безостановочно всю ночь, рассказывая всякие байки о северных морях, золотоносных россыпях, спрятанных глубоко под вечной мерзлотой, о белых медведях, моржах, северных оленях и прочих глупых разностях.

Это действительно была, на первый взгляд, просто маленькая неприятность — ведь решение было у Ивана Терентьева, который через месяц должен был прибыть в Ленинград для официального предложения руки и сердца.

Месяц прошел как один день.

И вот долгожданная встреча любящих сердец.

— Иван! — взволнованно щебетала девушка, радостно улыбаясь и теребя рукав пиджака своей будущей половинки, — Правда же, мое решение просто великолепно и бесспорно? Ну, скажи же скорей. Правда?

— Дорогая Маша, — несколько озадаченно проговорил Иван, неодобрительно подёргивая роскошными усами, — Я, право, несколько удивлен. Ведь любой студент знает, что решения теоремы Ферма не существует, да и не может существовать. Как же ты, право…

— Стоп, Иван Терентьев, — безапелляционно перебил его голос, в котором уже угадывались предгрозовые нотки, — Оставь свое мнение при себе. А мне отдай МОЕ решение. И отдай немедленно!

— Но дорогая, — ошарашено промямлил уважаемый и заслуженный профессор, — Я искренне подумал, что это твоя предновогодняя шутка. Розыгрыш, так сказать. Ну, я и….

— Короче говоря, — пророкотал громовой раскат, и профессору даже показалось, что где-то совсем рядом сверкнули две голубые молнии, — Ты выбросил его? Выбросил? Выбросил?

— Ну, конечно, я…,- это были его последние слова в этом диалоге.

Вы знаете, что такое настоящий гнев?

Гнев ужасный, беспощадный, Гнев с большой буквы?

Если Вы не встречались с по-настоящему разгневанной советской комсомолкой, — Вы не знаете о гневе ничего.

Первый удар, нанесенный закрытым дамским зонтом, сбил с головы бедного Ивана его модную кепку; после второго разлетелся на тысячи мелких осколков его стильные очки, привезённые из заграничной поездки на какой-то научный семинар; после третьего… — впрочем, будем милосердны, — кровожадность ныне не в почете.

После этого инцидента о свадьбе и речи быть не могло.

Но вовсе не это беспокоило нашу воительницу.

Гораздо более важная и неразрешимая проблема стояла перед ней — в Ленинграде, в этом советском Мегаполисе, где, казалось бы, есть всё (в принципе, и при наличие нужных связей), невозможно было достать ни единой кружки, или там — бутылки, чёрного чукотского "негла". Даже связи нужные не помогали. А как без этого волшебного помощника вспомнить секрет решения Великой Теоремы?

Проблема разрешилась как-то сама собой.

Села Мария Николаевна на первый же пароход открывшейся Навигации и отправилась в экзотическое путешествие с конечной точкой маршрута в захудалом городке Певеке, что расположился где-то на самом краю земли.

А дальше случилось то, что случается в этих местах всегда и со всеми.

Полюбила молоденькая жительница Ленинграда эти благословенные края, да и забыла и о теореме Ферма, да и вообще — обо всех и всяческих теоремах.

А, кроме того, вышла замуж за морского бродягу Семёна Походню, который, к несчастью, лет десять тому назад сгинул где-то на просторах Океана — не вернулся старенький пароход "Красный Октябрь" в порт приписки.

Детей у них не было, но Мария Николаевна не вернулась на Большую Землю, живет себе в маленьком ветхом домишке, выращивает в самодельном парнике — на зависть местным клушам — гвоздики и тюльпаны, и каждое утро приходит на дальний причал — все ждет своего верзилу с двумя симпатичными шрамами на смуглом обветренном лице.

За это все жители этого городка ее безмерно любят и уважают.

— Вот так то оно, пацанчики. Вот она какая — Настоящая Любовь. Как же везёт некоторым. Как же везёт! — Проговорил Вырвиглаз, нешуточно растроганный собственным рассказом, не отрывая глаз от стройной женской фигурки, застывшей на дальнем краю причала.

По своему малолетству мы так и не поняли — а кому, собственно, повезло — в конечном итоге? Но спросить не решились.

— Ладно, орлы, хватит лирики, ей тоже меру знать надо, — совсем уже другим, обычным, голосом произнёс, поднимаясь на ноги, Вырвиглаз, — Нам уже пора — вертолёт отправляется через два часа. Как говорил один легендарный герой — "Нас ждут великие дела"!

Потом я про Вырвиглаза стишок один сочинил, ему по почте отослал. Пол года он на меня дулся, а потом ничего — оттаял.

Старый Сад — заброшенный, печальный,