Гусар на крыше - [128]
— Так вы, стало быть, один из тех персонажей, о которых столько говорят и которые причиняют столько беспокойства, скрываясь в лесах по ту сторону Альп? Только при чем здесь Брут? В конце концов, у каждого на совести есть что-то вроде убийства. Если в скромности есть своя прелесть, то здесь, пожалуй, она уместнее всего. Вы мне поверите, если я скажу, что мой муж пытался завоевать мое сердце при помощи трупа, обглоданного воронами и лисицами? Я ведь вам говорила, что моему мужу шестьдесят восемь лет? Обычно это вызывает огромное удивление. Вы же даже глазом не моргнули. Стало быть, я вам безразлична, но…
— Вы мне совершенно не безразличны. Вот уже десять дней, как я развожу для вас костер, готовлю вам поленту и вместо того, чтобы заниматься своими делами, еду с вами по направлению к Гапу…
— Где я надеюсь найти наконец своего мужа. Потому что я люблю его. Это, кажется, не слишком вас волнует?
— Это совершенно естественно, раз вы вышли за него замуж.
— В ваших словах часто проглядывает некоторая галантность. Действительно, несмотря на его знатность и богатство, я бы никогда не вышла за него замуж, если бы не любила его. Я вам благодарна. Но тем не менее между нами разница в сорок пять лет. И это вас совсем не удивляет?
— Нет. Меня удивляет, что вы все время подчеркиваете его возраст.
— Это одна из моих слабостей. Вы предпочли бы амазонку? Может быть, во мне все-таки есть что-то от амазонки, и именно в этом оно и проявляется. Я подчеркиваю не его возраст, а то, как он может быть прекрасен. В подобных браках люди всегда склонны видеть корыстные интересы. Разве это такая уж слабость — пытаться любой ценой смыть подобные подозрения?
— Ну, чтобы вас успокоить, я скажу, что для меня просто оскорбительно, что вы могли заподозрить во мне подобные мысли. Я знаю, что порой веду себя экстравагантно, и это придает мне дурацкий вид. На самом деле это не так. Я всегда сразу вижу, чего человек стоит. Мне никогда не могло бы прийти в голову, что вы способны на пошлость.
— Вы все время приводите меня в замешательство. И не могу сказать, что это мне неприятно. Я сразу же забыла, что я хотела вам сказать раньше. Но у меня появилось желание сказать вам другое, только обещайте не отвечать мне.
— Обещаю.
— Каждый человек слепо надеется на что-то. Не будьте таким простодушным. А теперь то, о чем я хотела рассказать вам. В один прекрасный день одинокой девушке в доме бедного врача в Риане исполнилось шестнадцать лет. Мир вокруг меня постепенно расширялся. Иногда я ходила танцевать под липами. Девушки выходили замуж и даже становились беременными. Местные молодые люди ухаживали за мной, то есть кружились рядом, как чернослив в кипящей воде. Я вам уже говорила: край наш суровый, там не бывает весны. У отца моего никогда не было экипажа. Мы были не до такой степени бедны, но экипаж был бесполезен на горных дорогах. Он ездил к своим пациентам верхом. Он купил мне кобылу, чтобы я могла сопровождать его. Так я узнала счастье скакать и даже нестись во весь опор по плато. Оно столь обширно, что нетрудно себе представить, что ты спасаешься бегством и в конце концов уходишь от своих преследователей.
Как-то вечером после грозы, спускаясь в долину, мы обнаружили в излучине разбухшей от дождя реки выбитого из седла раненого человека. Тело его было наполовину в воде. Он лежал без сознания, вцепившись в речной ил, и казалось, что даже смерть не может помешать ему сражаться. Он был ранен в грудь пистолетным выстрелом. Естественно, мы подобрали его. Мои страхи, а в последние годы и мои желания, закалили меня. Но это бесчувственное тело, которое нужно было спасти, которое для этого нужно было взять на руки, это безжизненное лицо со все еще нахмуренными бровями потрясли меня так, как ничто никогда не сможет меня потрясти. Дома отец уложил раненого на кухонном столе, вскипятил воду, снял сюртук и засучил рукава рубашки. Первым жестом раненого, едва он пришел в себя, был жест угрозы; но удивительно быстро поняв, что происходит, зачем нужен маленький блестящий нож, который мой отец держал в руке, он обаятельно улыбнулся, произнес слова извинения и подчинился с мужественной покорностью.
Я не думаю, что удивлю вас и тем более вызову ваше возмущение, сказав, что извлеченная пуля оказалась пулей для карабина, и более того, жандармского карабина, как сказал мне отец. Одежда этого человека, испачканная кровью и грязью, была тем не менее из тонкого сукна и хорошего покроя. Таким крестьянам, как мы, это было в диковину. Под очень чистой шелковой рубашкой у него на шее был украшенный гербом крест на такой тонкой золотой цепочке, что я сначала подумала, что она сплетена из женских волос.
