Гусар на крыше - [119]

— Не думаю, — ответила молодая женщина. — Я, конечно, не знаю, но наглость этих крестьян, по-моему, свидетельствует об обратном.

— Позвольте мне выразить вам свое восхищение. Вы перезарядили ваш пистолет с ошарашивающей быстротой.

— Именно ошарашить я и хотела. Нужно было, чтобы они считали нас сверхъестественными существами. Иногда это важнее порохового заряда. Кто мог заподозрить обман?

— Даже я не догадался. Впрочем, это меня не слишком удивляет, но было бы благоразумнее держать меня в курсе. На войне я люблю сам придумывать ловушки.

Они шли все еще слишком быстро, чтобы вести какую-то связную беседу.

Анджело упрекал себя за то, что, кажется, говорил немного суховато.

— В сражении, действительно, очень удобно обращаться по имени, — сказал он после недолгого молчания. Но он был не совсем искренен.

Солнце скрылось за горами. Смеркалось. Теплый воздух, золотистый свет, безмятежный покой — все, что составляло прелесть этого дня, еще неуловимо присутствовало в сгущающемся сумраке. Дорога неторопливо вилась по плато. Солнечный свет больше не скрывал поднимавшиеся со всех сторон высокие лиловые горы. Малейшее дуновение ветра гулко отзывалось в глубине долин.

Мул оказался покладистым и выносливым.

Еще издали они заметили шагавшего впереди мужчину и через некоторое время нагнали его. Этот путник был хорошо снаряжен: на ногах гетры, за спиной мешок, в руках трость. На голове у него красовалась соломенная шляпа, вроде тех, что носят жнецы. Вблизи он оказался весьма симпатичным на вид человеком с седой бородой и очень яркими голубыми глазами. Ему можно было дать лет шестьдесят, но он так бодро переставлял свои длинные ноги, что хоть самому Вечному Жиду в пору.

— Вы направляетесь в Сен-Дизье? — спросил этот мужчина, поздоровавшись с ними. — Я позволил себе спросить вас об этом, потому что мы, кажется, — одного поля ягоды, а мне об этом месте говорили много дурного.

По его словам, эпидемия самым безжалостным образом опустошила этот городок с населением в две или три тысячи человек. Он, кажется, расположен в низине с очень нездоровым климатом, на берегу пересыхающей летом речушки. Питьевой воды там едва хватает на самое необходимое. Кучи нечистот в Сен — Дизье — вещь совершенно обычная. И достаточно потянуть носом, чтобы расшифровать иероглифы, сообщающие о местоположении отхожих мест. Люди там мерли как мухи. В живых осталось, кажется, не больше четверти жителей городка, совершенно отупевших, смирившихся со своей участью и даже вполне удовлетворенных этой растительной жизнью без будущего.

— Похоже, что веселого там мало. Мне посоветовали обойти это место стороной. Увидев женщину, я позволил себе обратиться к вам, чтобы предупредить.

Несмотря на непринужденность манер, он скромно остался стоять на обочине дороги. Анджело отнес его к категории мужественных и проницательных мизантропов.

— Мы уже получили об этом предварительное представление, — ответил он ему и рассказал о том, что с ними случилось в деревне.

— Меня это не удивляет, — сказал мужчина. — Не будь у вас вашего хладнокровия и пистолетов, они бы всенепременно с вами разделались. Я тоже знаю, чего стоят эти славные люди. Возможно, в нормальное время вас бы встретили самым гостеприимным образом. Заметьте, что это весьма вероятно. Остается только узнать, не является ли нормальным то, что мы сейчас наблюдаем. Я видел одну обезьяну, которую научили курить трубку. Кнутом можно добиться чего угодно, и даже сделать этих славных людей вполне безобидными.

— Извините за нескромный вопрос, — сказал Анджело, — вы издалека идете?

— В вашем вопросе нет ничего нескромного, — ответил мужчина. — Что мы все — и вы, и я — делаем на дорогах? И спрашивать не надо, все и так ясно: мы удираем. И естественно, что едем мы издалека. Я уже два месяца в дороге. Я еду из Марселя.

Это была целая экспедиция. Он выехал из города в конце августа, когда болезнь свирепствовала там самым безжалостным образом. Каждый день в городе умирало на восемьсот-девятьсот человек больше, чем обычно. Продукты продавались из-под полы по бешеным ценам. Как и везде, сборщиков трупов, могильщиков и даже санитаров вербовали по тюрьмам. Люди умирали не только от холеры, но и от самых разных причин. Мародеров расстреливали. Было так просто стать мародером. Крепкие мужчины каждый день убивали по семь-восемь отравителей водоемов. Кое-кого из обывателей ловили с поличным, когда те сыпали зеленый порошок у входа в дома и даже на прилавки. С ними кончали в два счета. Число проституток, открыто торгующих своими прелестями на бульваре Бэльзэнс, возрастало пропорционально числу покойников. Такое скопление напудренных и накрашенных красоток, вопреки всякому здравому смыслу, пробуждало неодолимые желания. Ведь так легко сказать: «А, будь что будет!» Дело в том, что в городах, не отличающихся особой суровостью нравов, и в Марселе в частности, холера не лишала людей вкуса к наслаждениям. Оставшиеся в живых вдвойне предавались разврату, и за себя, и за умерших.

Этот человек играл соло на кларнете в городской опере. Он рассказал, как целых два месяца он просто трясся от страха. Как и прочие жители города, он все перепробовал. Нужно себе представить, что значит жить в городе, где люди умирают на каждой улице, в каждом доме, на каждом этаже. Человек пытается найти какую-нибудь щель и забиться туда. Либо, напротив, он вдруг ощущает безумное желание расправить члены и, подпрыгнув, как кузнечик, взлететь к узкой полосе чистого неба над улицами. Человек умирает от желания, его терзают все возможные желания сразу. А погода стояла немыслимо ясная и безмятежная, подавляющая своим роскошным великолепием. Морская рябь сверкала то лазурью, то рубинами в потоках золотистого света.