Магали не сдается. Магали умрет, но не сдастся: „Нет! Если б хитрость или сила в мой монастырь тебя ввели, — увидишь гроб, и дым кадила, и крест, и насыпь из земли…“ — „О, если скроет, Магали, тебя могила, — сырой землею стану я: там ты моя!“.
И тогда, наконец, Магали сдается. „Постой, я выйду на крылечко, чтоб не услышали они… Возьми хрустальное колечко — не позабудь, — не обмани…“ — „О, Магали! — восклицает счастливец, приемля драгоценный дар, а между тем, пока он за нею гнался, взошла заря, и он лукаво говорит:
… Теперь взгляни, Мое сердечко, Как побледнел весь звездный рой — Перед тобой!
Оба морщат лоб, трут его пальцами, подсказывают друг другу; прелестная песенка, действительно одна из лучших идиллий мировой литературы, как будто у меня на глазах рождается заново из творческих усилий этих двух странных сотрудников. Я сижу, слушаю и дивлюсь, только не стихам Мистраля, конечно.
Наконец, они кончили работу, почти вспотев, и оба очень довольны, особенно доктор философии. Он рад был новому случаю послушать настоящий провансальский выговор, он заставлял майора повторять отдельные слова и даже добросовестно повторял их за ним, на свой лад. Теперь он приветливо смотрит на меня, поблескивая очками, точно уделяет и мне частицу своего полного удовлетворения.
Я задаю ему казенный вопрос: доволен ли обращением и уходом? Он дает казенный ответ: „Ничего, все в порядке“. Еще две такие реплики без интереса, и на ближайшей станции мы выходим. Когда мы на перроне и отошли от вагона раненых, майор останавливается, разводит руками, ударяет себя по ляжкам, и спрашивает:
— Но, черт побери!.. Объясните это! Он, который все это носит в голове, он, который… как мог этот человек?.. Поймите: Лувэн, Льеж, библиотеки, церкви, женщины… Объясните мне это!..
Бедный майор выражается неясно — он от волнения потерял дар связной речи. Со своей стороны, не могу я ничего ответить. Пожимаю плечами, и мы усаживаемся обратно в свое купе…
1914
