Гулливер у арийцев - [3]

Я решил прекратить дальнейшие расспросы, видя, что имею дело с непостижимо грубым человеком. Чувствуя сильный голод, я попросил у моего тюремщика чего-либо поесть. Тот сначала извлек из кармана своего халата две лепешки грязного вида, но потом раздумал, и лепешки вновь вернулись в карман.

— Завтра состоится великое судилище, и оно решит твою судьбу. Если тебе в полночь отрубят голову, то все, что ты съешь, напрасно пропадет; если же ты останешься жив, то сможешь нажраться сразу за два дня.

Меня удивило, что на острове Арии вопрос о предоставлении мне двух лепешек решается под углом зрения моей дальнейшей судьбы; очевидно, здесь царит настоящий голод. Убедившись в бесполезности дальнейших просьб, я попросил воды. На этот раз старик ничего мне не возразил, но принес выдолбленную тыкву и приложил ее край к моим губам. Я с отвращением выпил несколько глотков дурно пахнувшей, отвратительного вкуса жидкости. Зигфрид, увидев у меня на лице выражение брезгливости, злобно зашипел: «Ничего, привыкнешь, проклятый метис!»

Старик вышел, и я остался один. Наступила ночь, самая тяжелая в моей жизни. Я — спортсмен и достаточно физически закаленный человек, но наручники и кандалы причиняли невыносимую боль, еще больше ныли поясница и шея; к этому присоединились дополнительные неприятности — по мне бегали какие-то небольшие серые животные, которых я никогда в жизни не видел, по всему телу ползали мелкие насекомые, очень больно кусавшие.

Лежа с закрытыми главами, я представлял себе, какие страдания переносили много столетий назад революционеры, и старался этим себя утешить. Затем я начал вспоминать жизнь наиболее известных из них. Потом мои мысли вновь вернулись к действительности, и я стал задавать себе вопрос, где я нахожусь и каким образом осталось неизвестным миру существование этого острова, населенного, по-видимому, странными и непонятными людьми.

Наступило утро. Мне стало немного легче. Я с трудом огляделся и увидел, что нахожусь в пещере. Сквозь небольшое отверстие в потолке, затянутое рыбьим пузырем, в пещеру проникал тусклый свет. Я лежал на куче старых листьев, со стен стекали капли воды, воздух был настолько сперт, что я с трудом дышал. С правой стороны я разглядел выход из пещеры, но он, очевидно, делал поворот, так как сквозь него не проникал цвет.

Неожиданно раздались шаги. Я увидел нескольких людей. Все они были одеты в серые халаты, на груди у них, как у Зигфрида, висел знак свастики, на рукаве был нашит череп, у пояса висел меч. Один из вошедших опирался на топор странной формы. Я пересчитал моих гостей — их было не то семь, не то восемь. Все это были люди в возрасте пятидесяти лет и старше, со злобными и лукавыми лицами. Наибольшее впечатление на меня произвел самый старый из всех, опиравшийся на посох. У него были уродливые черты лица, оттопыренные уши, узкий, вытянутый лоб и провалившийся нос. Мне показалось, что это не то главный жрец, не то их начальник, так как остальные оказывали ему исключительные знаки внимания.

Человек с посохом подошел ко мне и стал ощупывать грязными липкими руками мое лицо и череп. Потом эту же операцию повторили и его спутники.

Зигфрид рассказал о том, что я просил у него пищу. Старики злобно захихикали. После этого пещера опустела.

Перед уходом один из гостей ударил меня по лицу рукой. Я был настолько слаб, что не мог пошевельнуться. От всего пережитого, а также от голода я погрузился в состояние оцепенения; благодаря этому я не заметил, как прошел день.

Неожиданно я вздрогнул от грубого прикосновения и увидел перед собой при свете факела трех людей очень странной внешности. Это, видимо, были мужчины, но лица их скорее напоминали старушечьи. У них были короткие кривые ноги, на которых покоилось толстое и бесформенное туловище. Все они были почти голыми, только их бедра были обтянуты какими-то тряпками. Двое из них бросили меня на носилки и понесли к выходу. Впереди шел третий человек неопределенного пола, освещавший дорогу факелом.

Через несколько секунд я с облегчением вздохнул, наслаждаясь свежим воздухом. На небе ярко горели южные звезды, слышно было, как по песку шуршали набегавшие волны.

Мы приблизились к ярко освещенному месту. Это была большая площадка, окруженная скалами, на ней был выложен из камней огромный знак свастики, у каждого из концов которой горел костер. Посреди этого креста с согнутыми концами на чем-то, вроде грубо сделанного трона, сидел уже знакомый мне старик с посохом и провалившимся носом. Вокруг него на земле внутри свастики сидело человек двадцать стариков страшного вида, среди них ближе всего к центру я увидел Зигфрида, который, однако, на меня не смотрел.

Принесшие меня рабы поднесли носилки к столбу, стоявшему между двумя кострами, подняли носилки так, что я оказался в вертикальном положении, и привязали веревками к столбу. От боли, причиняемой железными кольцами на руках и ногах, я застонал.

Через несколько минут я увидел, что в трех остальных промежутках между кострами стояли такие же столбы, к каждому из которых был привязан человек. Один из привязанных людей был карликом.