Гульчатай, закрой личико! - [61]

– Значит, я должна была отдать свое сердце тому человеку, у которого оно было каменным? А как же я сама? Как я буду жить, ничего не чувствуя?

– С чего ты решила, что у тебя не останется чувств? Они никогда не кончаются, и твое маленькое сердечко способно проявлять такую силу, что ее хватит, чтобы оживить десяток каменных сердец и растопить сотню ледяных! Н-но!

Лошадки побежали быстрее, к большому холму с вкраплениями зеркал на склонах. Табор приближался к замку Акавы.

Медуза задумалась над словами цыгана и о том, где сейчас каменный юноша с горячим сердцем внутри и Бельведерский, такой живой, но совершенно бездушный. Что с ними случилось?

Глава 10 ОТДАЙ МЕТЛУ, ВРАЖИНА!

Случилось так, что ангел, воспрянув духом, на крыльях любви понесся по улицам Рубельштадта.

Бельведерский бежал вслед за Бенедиктом. Его стройные ноги легко переступали, и тучные жители города любовались бегуном – красивым, атлетически сложенным мужчиной, одетым почему-то в короткую женскую юбочку.

Бельведерскому так нравилось двигаться, что он даже не заметил, как обогнал Бенедикта.

– Стой! – прокричал тот в спину, не узнав бегуна.

– Зачем это я буду останавливаться? – отозвался бегущий легкой трусцой атлет.

– Ты не видел прекрасную девушку? – крикнул влюбленный.

– В этом городе нет прекрасных девушек, – высокомерно ответил красавец, притормаживая возле трактира Джулиуса.

На крылечко вышла Басенька и ласково улыбнулась. Она была высока, стройна и совсем не похожа на крепких, приземистых женщин Рубельштадта. Басенька была очень красива – синие глаза смотрели из-под длинных ресниц кокетливо и, казалось, зазывали, золотистые волосы блестящим водопадом струились по стройной и гибкой спине, губы алели, словно роза, а зубки напоминали жемчуг. И одевалась Басенька не в привычную в Рубельштадте коричневую одежду – ее наряды поражали воображение сочетанием ярких цветов и немыслимыми фасонами. Но даже солидные матроны никогда не отзывались о Басеньке неодобрительно – в городе ее любили за доброту и легкий, веселый нрав, а уважали за то, что все ее сыновья были отлично воспитаны. И не просто отлично, а так, что любая мать могла бы гордиться такими детьми. Что красавица Басенька нашла в краснолицем и низкорослом толстяке Джулиусе, почему она вышла за трактирщика замуж, не знал никто. Весь Рубельштадт недоумевал по этому поводу. Если забыть о скандалах, которые миролюбивый трактирщик называл мелкими недоразумениями, то можно сказать, что супруги жили в мире и согласии. Собственно, эти самые «маленькие недоразумения» случались только тогда, когда трактирщик ненадолго приезжал домой. Из дверей трактира высыпала толпа мальчишек разного возраста. Старший был совсем взрослым мужчиной, а младшего – годовалого ребенка – Басенька держала на руках. Дети трактирщика Джулиуса были похожи на кого угодно, только не на заботящегося об их благосостоянии отца.

Бенедикт поздоровался.

– И тебе доброго здоровья, – ответила любвеобильная супруга вечно отсутствующего трактирщика. – А ты, господин в женской юбке, что не здороваешься?

– Я не слышал вздохов восхищения мной, – чванливо ответил красавец.

– А чем восхищаться? – возмутилась Басенька. – Ты же некрасивый!

– Почему? – Бельведерский так опешил, что даже остановился.

– Да потому, что ты человек невежливый, а значит, и недобрый.

– Глупая женщина, при чем здесь красота? – С этими словами красавец пошел прочь. Он гордо поднял голову и приосанился, но на душе стало как-то тяжело.

– Она права, – сказал Бенедикт, догоняя его.

– И ты туда же? – возмутился Бельведерский.

– Нет, я не критикую вашу внешность, она, конечно, очень даже интересна, но вот по поводу доброты женщина была права. Доброта окрашивает лицо и до старости, до самых глубоких морщин делает его красивым. Точно так же как обилие негативных мыслей в голове и отрицательных чувств в душе делают некрасивыми даже самые идеальные черты.

– Ты-то откуда это знаешь? – усомнился Бельведерский, свысока поглядывая на ангела.

– Я много читал, и знания у меня не только книжные, но и подкрепленные личным опытом, – ответил ангел.

Бельведерский замолчал, почувствовав неприятное царапанье в груди: он сам нигде не учился и не знал ничего. Он просто в один прекрасный день появился в прекрасно обставленной комнате. И все. Пока старая ведьма не оживила его, он не видел ничего, кроме Гучиной спальни. Собственно, и спальню он тоже не видел – его каменные глаза не были приспособлены для этого.

– Куда мы направляемся? – спросил атлет, чтобы отвлечься от неприятных и непривычных дум.

– К ведьме, – ответил Бенедикт, поворачивая с мощеной дороги на тропу, что вела к лесу. Кромка леса росла, загораживая горизонт.

– Она же страшная и старая! – возмутился эстет.

– Ну и что? Что страшного может быть в старости? – удивился Бенедикт. – Старость прекрасна уже тем, что мудра и опытна. И тем, что за ней стоит долгая и прекрасная жизнь.

– Зачем она нужна? – настаивал на своем Бельведерский – слова ангела отскакивали от его сознания, как горох от стены. – Много радости – видеть ее уродливое лицо!

– Она долго жила, – повторил ангел, входя под гостеприимную сень леса, ухоженного, как, впрочем, и все в Рубельштадте. – Она много знает и, может быть, сможет дать хороший совет.