Гульчатай, закрой личико! - [51]

А в городе уже шла уборка – крепкие женщины в коричневых платьях мыли окна домов, натирали и без того сверкающие плиты дорожного покрытия, скребли и мели. Они здоровались с королевой и с любопытством глядели на статую. Площадь находилась недалеко от дворца. Марта отметила мелом место, где надо установить скульптуру, и удалилась, оставив рабочих орудовать мастерками и ломами. Очень скоро несколько каменных плит были вынуты из своих гнезд, памятник ангела водружен на место, а основание залито крепким цементирующим раствором.

Марта между тем уже отдавала приказы работникам на огороде. Она самолично проверила все капустные грядки, велела собрать кабачки, протереть тыквы, чтобы блестели, и начать сбор яблок. Яблоки потом предстояло рассортировать – какие на варенья и джемы, какие в опилки и в подвал – чтобы сохранились до зимы, а те, что совсем уж плохонькие, пустить на приготовление сидра.

В замке тем временем накрыли завтрак для королевской четы, и Марта, закончив огородные дела, снова отправилась в тронный зал – будить супруга.

Но оказалось, что король Полухайкин уже проснулся. Марта прошла в столовую – там за длинным крепким столом, за которым обедали еще ее деды и прадеды, сидела вся компания. Альберт Иванович блестел мокрым после купания торсом. Он восседал во главе стола. По правую руку от него стоял свободный стул – это было место его супруги. Марта чинно прошла и уселась, кивнув сидевшим напротив друзьям мужа. Бенедикт вежливо поздоровался, королева отметила, что ангел сегодня как-то необычно понур и бледен. А вот Гуча, напротив, в прекрасном настроении, взгляд острый, а синяки на лице почти пропали.

Утомленные после вчерашней переноски тяжестей на дальние расстояния мужчины буквально сметали все со стола. Огурцы и редиска только хрустели, перемалываемые крепкими челюстями. С невероятной скоростью исчезала капуста, тушенная с мясом, улетали с большого блюда пирожки с грибами. В огромные кружки слуги не успевали наливать сидр. И только Бенедикт вяло ковырял ложкой в тарелке с овсяной кашей. Он был несчастен, и еда не лезла в горло. Хотя вчера Альберт сообщил ему, что Медуза Горгона находится у Гризеллы и после направится в Рубельштадт, он все равно чувствовал смутное беспокойство.

Когда Марта, плотно позавтракав все той же капустой, правда, с сосисками, удалилась справлять хозяйственные дела, Полухайкин вытер начисто куском пирога остатки мясной подливки и подмигнул ангелу.

– Ангелок, ты это… типа не грузись. Мне кроты утром доложили, что твоя баба сейчас дрыхнет без задних ног. В спальне у Мексики. И там еще что-то случилось, не понял толком, но с глазами у нее все в порядке. – Он шумно отрыгнул, допил сидр и продолжил: – Прикинь, Гуча, наша старая кошелка Гризелла, в натуре, еще и окулистом подрабатывает!

– Я всегда говорил, что Гризелла клад… – черт выдержал паузу, – кладбище талантов.

Но ангел, услышав, что прекрасная Медуза Горгона во дворце, уже не слушал их. Он вскочил, опрокинув стул, и сломя голову понесся в спальню Мексики.

– Стой! – Полухайкин успел схватить ангела за рукав – под мощными пальцами затрещала рвущаяся ткань. – Не гони так, разбудишь.

Он встал и пошел в спальню маленькой принцессы Полухайкиной. Друзья последовали за ним.

Комната была светлой и уютной. На чистом, сверкающем полу – домотканый ковер. На полках, что тянулись вдоль стен, чинно сидели плюшевые медведи и куклы. Маленький столик с зеркалом расположился у окна. На нем – расчески, заколки, аккуратные рулончики атласных ленточек. У левой стены стояла широкая кровать под полупрозрачным балдахином – девочка ночью вертелась, и заботливый отец боялся, что она попросту свалится с узенькой детской кроватки. Там, на пышных перинах и мягких подушках, крепко обнявшись, спали два самых прелестных существа, какие доводилось видеть человеку, – малышка Мексика и хрупкая красавица Медуза. Ночные события так измотали их, что Мексика не проснулась, когда отец погладил ее по голове и снял туфельки с усталых ножек.

Ангел затаил дыхание, разглядывая свою нареченную. Губы девушки припухли во сне, лицо было безмятежно, как у ребенка. Ему снова захотелось поцеловать любимую, но он не решился сделать это при друзьях.

– И нет у нее никаких змей на голове, очень симпатичные… – Бенедикт задумался, какое определение можно дать прическе Медузы. То, что росло на ее голове, напоминало воронье гнездо, только сделанное не из веточек, а из пружинок.

– Где-то я видел эти симпатичные… – Гуча тоже осекся, не зная, как обозвать торчащие в разные стороны спиральки.

– Может, зря я паранджу достал? – вздохнул ангел – он с утра уже успел с попутным ковром-самолетом слетать во Фрезию и приобрести паранджу. – Она может и обидеться.

– Не переживай, ангелок, пригодится, – съехидничал черт. – Когда надоест смотреть на супругу, скажешь ей: «Гульчатай, закрой личико, глаза бы мои тебя не видели!»

– Не, этот… типа мешок ей на голову придется часто надевать, – тихо, чтобы не разбудить дочку, произнес Полухайкин.

– Зачем? – Ангел удивился, его глаза округлились, а брови поползли вверх по лбу, стараясь добраться до края волос.