Гугеноты - [72]

Этим же вечером они, наконец, встретились, и баронесса, обнимая и целуя Лесдигьера, убеждала его, что не давала принцу никакого повода для такого поведения, и не знает, как от него отделаться. В довершение всего Камилла сообщила, что Конде пригласил ее к себе во дворец. Лесдигьер немного успокоился, получив от своей возлюбленной клятвенные уверения, что на это свидание она не пойдет, хотя принц и уверил ее, будто она будет там не одна. Что будет дальше, Лесдигьер не представлял.

В такую минуту и застал его герцог де Монморанси — сидящим на кровати и хмуро глядящим в окно поверх крыш домов.

— Что с вами случилось? — спросил маршал, подсаживаясь рядом. — Вас не узнать, на вас нет лица.

— Что вы, монсеньор, — ответил Лесдигьер, тщетно пытаясь улыбнуться. — Со мной ничего не случилось, уверяю вас.

— Чего ради тогда вы сидите взаперти и никого не хотите видеть?

— У меня просто неважное настроение, вот и все, — вздохнул несчастный влюбленный.

— Отчего? Кто вам испортил его? Вот что, дорогой мой кавалер, рассказывайте мне сейчас же все, будто вы на исповеди; видит Бог, дело касается амурных дел, и, может быть, я смогу вам чем-либо помочь.

И Лесдигьер, собравшись с духом, поведал маршалу, как Конде вздумал сделать баронессу своей любовницей, что вот уже несколько дней он увивается вокруг нее и пригласил ее на днях в свой загородный дворец.

Герцог внимательно выслушал его, не перебивая, и, когда печальный рассказ был закончен, произнес:

— Почему же баронесса, коли ей и самой это не нравится, не расскажет обо всем Диане? Та пожаловалась бы королю, ведь он ее брат по отцу, и Карл сделал бы надлежащее внушение принцу.

— Он все равно сделает по-своему, — мрачно изрек Лесдигьер.

— Черт возьми! — воскликнул герцог. — Да он просто бессовестный негодяй, этот Конде! Не в обиду будь сказано, Лесдигьер, но хороша же ваша партия гугенотов, если ею правят такие вожди. Мне известны его дворцовые похождения и интриги. А став два года тому назад вождем протестантов, он совсем обнаглел, когда мадам Екатерина позвала его ко двору.

— Скажите лучше, что мне делать, монсеньор, ведь я теряю даму своего сердца, которую… видит Бог, я люблю.

— Полагаю, с него надлежит сбить спесь и поучить хорошим манерам, преподав урок вежливости.

— Ах, был бы это простой дворянин, я давно проучил бы его за дерзость, но ведь он принц крови! Как могу я, простой смертный, обнажить против него шпагу? К тому же он вождь протестантов; я не смею поднять на него руку, не заслужив при этом проклятия своих собратьев по партии. Вот что меня угнетает, монсеньор.

Герцог, помолчав, дружески положил руку ему на плечо:

— Я понимаю вас, Лесдигьер, и разделяю вашу тревогу. Не беспокойтесь, я уже нашел выход из создавшегося положения. Я говорил вам, что его надо проучить, так вот — это сделаю я.

— Вы, монсеньор? Ради бога, прошу вас, не делайте этого! — горячо запротестовал Лесдигьер. — Не пятнайте меня позором перед моими товарищами и успокойте мою совесть, скажите мне, что вы не предпримете никаких шагов против жизни принца Конде!

— Успокойтесь, мой храбрый кавалер. Я ведь сказал, что собираюсь только проучить его, но не убивать.

— Я опасаюсь иного! Ведь Конде брал уроки у лучших фехтовальщиков Франции.

— Если я его не проучу, этого не сделает никто. А между тем зло должно быть наказано. Сегодня он похитил у вас вашу возлюбленную, а завтра ему вздумается затащить в постель любую приглянувшуюся ему даму, невзирая на общественное положение ее самой или ее мужа.

— О монсеньор…

— Так вот, пока он не зарвался вконец, я приму свои меры, — и он ушел, оставив своего верного телохранителя во власти горестных дум и противоречивых мыслей.

На другой день принц Конде так же, как и прежде, ворвался в кружок придворных дам и завладел вниманием баронессы де Савуази: букет цветов и куча комплиментов, от которых бедная Камилла порядком уже устала. Конде по обыкновению взял ее под руку, собираясь выйти с нею в сад, как вдруг в галерее все стихло. Десятки глаз устремились на герцога Монморанси, направлявшегося прямо к Конде.

— В чем дело, герцог? — остановившись, недовольным тоном проговорил Конде.

— Дело в том, принц, что я хочу забрать у вас вашу даму, — невозмутимо ответил Франсуа де Монморанси.

— Что такое? Забрать? — переспросил Конде, и брови его поползли вверх. — Да в своем ли вы уме, милостивый государь?

— Более чем когда-либо, ваше высочество. И я повторяю свою просьбу.

— Мою даму? Да что вы мелете, сударь?

— Она не ваша, и мне очень хочется вернуть ее тому, кому она отдала свое сердце.

— И кому же? — с усмешкой спросил Конде. — Кто этот счастливчик, чья возлюбленная так пришлась мне по вкусу?

— Кто бы он ни был, но он первым завоевал эту крепость, и вам должно быть стыдно, что вы самым бессовестным образом, пользуясь своим правом силы, отнимаете у него возлюбленную.

Лицо Конде побагровело не столько от оскорбления, сколько от того, что высказано оно было публично.

— Вы понимаете, с кем вы говорите? — вспылил Конде. — Перед вами принц королевской крови, а кто вы такой?

— Я герцог де Монморанси, маршал Франции. К тому же не забывайте, что мы с вами двоюродные братья.