Гугеноты - [51]

— И вы думаете, он этим удовлетворится?

— Безусловно. Он сам рад будет предоставить нам эту помощь, ибо спит и видит, как объединить Францию с Испанией и сделать все это абсолютной монархией с Габсбургами[50] во главе.

— Что ж, план хорош, — задумчиво проговорил Анн де Монморанси, хмуро разглядывая перстни на пальцах.

Это и самом деле было так, но Франциск де Гиз забыл, что коннетабль был политиком и не терпел насилия одних французов над другими. Для него важно было благосостояние государства, а не вопросы религии, к тому же он и без того знал о планах Филиппа Испанского. И второй оплошностью Гиза была его неискренность, о которой коннетабль сразу же догадался.

Гиз продолжал:

— Как только король простит мне Васси, все католики Франции, которые обратились в кальвинизм, вновь вернутся в лоно святой матери римской церкви; таким образом, наши ряды заметно пополнятся, и мы легко разобьем гугенотов.

— Герцог, неужели вы и взаправду думаете, что протестанты столь сильны, что придется звать на подмогу испанцев?

— Я это знаю, коннетабль. Кто ближе всех к трону? Бурбоны, вот кто идет за Валуа, и потому дворяне толпами ринулись в кальвинизм. Или вы скажете, что это не так?

— Не скажу, — проговорил Монморанси. — Нынешнее дворянство действительно мало религиозно и с такой же легкостью меняет веру, с какой женщины — перчатки. Реформация для них — не цель, а лишь средство. Они ищут сильную партию.

— А представьте себе то время, — подхватил Гиз, — когда я оттесню Колиньи и Конде и сам стану первым принцем королевской крови! Католики живо вернутся на свое место, и вот тогда наступит момент для окончательного искоренения ереси.

Коннетабль не признавал в душе никакой ереси, считая это поповскими бреднями, но не стал возражать Гизу, памятуя о том, что тогда придется иметь дело с церковью.

И еще об одном совершенно не подумал Франциск де Гиз, увлеченный своей идеей «мирового господства», которая не приносила никаких выгод лично коннетаблю. Он упустил из виду, что семейство Монморанси было в родстве не только с королевским домом Валуа, но и с Шатильонами. В расчеты коннетабля вовсе не входила ссора с ними, ибо они были единомышленниками по партии с Бурбонами, теми, кто стоял ближе всех к трону после Валуа и кто заключал бы брачные союзы в первую очередь с самыми близкими друзьями из высшей аристократии. Монморанси смотрел далеко вперед; родство с нынешним королевским домом его уже перестало устраивать.

— Ну а какова же будет моя роль после смены кабинета министров? — спросил он.

— Вы будете по-прежнему исполнять свои миротворческие функции; заслуг ваших на этом поприще никто и никогда не отрицал. Мне же дайте в руки меч, о большем я не прошу.

Герцог лгал, и коннетабль знал об этом. Едва Гизы вновь обретут утраченное ими влияние, как семейство Монморанси будет тут же отодвинуто на второй план, а это означает конец всем честолюбивым замыслам коннетабля. Оставался один-единственный выход, и Анн де Монморанси в мыслях вновь вернулся к Орлеану.

— Известно ли вам, герцог, что протестанты мечтают взять реванш за поражение при Васси? — спросил он.

— Догадываюсь.

— Однако речь идет не о сражении, а об убийстве.

— Что вы имеете в виду?

— По городу бродит какой-то фанатик и кричит, что собственноручно убьет герцога де Гиза, избившего его братьев.

— Мне что-то говорили об этом, но, признаться, я не придал этому особого значения, — бесстрастно ответил Гиз.

— И напрасно. Много великих людей погибло не на полях сражений, а от руки убийцы. Вспомните историю Цезаря[51] и его противника Помпея[52]; обоих постигла одна и та же участь.

— Кто же он такой, этот народный мститель?

— Он один из тех, кто был в Васси. Он называет себя Польтро де Мере.

И тут только Гиз вспомнил о раненом гугеноте, который лежал на земле, залитый кровью, и с ненавистью выкрикивал угрозы.

— Вот уж не думал, что ему удастся выкарабкаться, — хмыкнул герцог. — Однако мало того, он еще пробрался в Париж с целью меня убить.

— Что вы думаете о его заявлении?

— Думаю, что не стоит уделять ему слишком много внимания.

— И, тем не менее, герцог, чтобы прийти сюда, вы надели маску. Боялись, что вас узнают?

— Да, но это не относится к Пельтро. Я не хочу, чтобы меня узнали парижане, я боюсь взрыва народного энтузиазма. Мне он польстит, но весьма повредит мадам Екатерине. А поскольку вам известна теперь моя миссия, то вы поймете причину, по которой я не желаю быть узнанным.

— Я понимаю вас, герцог, и тем не мене вам надо исчезнуть из Парижа.

— Я не боюсь этого самого де Мере, но все же хочу быть ближе ко двору, где мне спокойнее. К тому же, признаюсь, меня в последнее время мучают дурные предчувствия.

— Еще одна причина исчезнуть незаметно, чтобы убийца ни о чем не подозревал, рыская по Парижу.

— У вас есть план?

— Выслушайте его. Знаете ли вы, что происходит сейчас в Орлеане?

— Я знаю: это гнездо гугенотов. Говорят, их собралось там несметное количество, и они грозят оттуда не только всем католикам Парижа, но и папе.

— Хуже всего то, что они слепо подчиняются Колиньи и Конде и утверждают, будто кардинал Лотарингский, ваш брат, вместе с семейством Монморанси продался итальянцам, оккупировавшим французский двор.