Гугеноты - [16]

— Вряд ли, ведь он все время в походах. Он генерал, и его обязанность быть там, где войско.

— С кем же он воюет?

— С врагами веры.

— С протестантами?

— Ведь он теперь католик. Гугенотская осень закончилась, теперь они начали искоренять нашу веру, и орудием для этого выбрали твоего отца.

— Гугенотская осень?

Мать повернулась к сыну:

— Я буду разговаривать с тобой, как со взрослым, если ты не возражаешь.

Генрих гордо вскинул голову:

— Я уже не дитя, и мне быть королем. Не думай, что у меня одни девчонки на уме.

— Да, ты уже не дитя, — задумчиво проговорила Жанна, сдвинув брови, — и ты должен знать… Мало ли что может со мной случиться, мы не на бал едем. Кроме меня, тебе не скажет никто, даже твой отец.

— Я буду внимательно слушать тебя, мама.

— Все началось после Пуасси, ты ведь помнишь. Мадам Екатерина на радостях, что с моей помощью сумеет помириться с протестантами, даже вернула Колиньи в Королевский совет, а с Конде заигрывала и строила ему глазки, словно собиралась стать его любовницей. Надо признаться, у нее это здорово получалось.

— Как, разве она полюбила его?

— Куда там! Конде не такой дурак, чтобы пропадать в объятиях сорокалетней толстухи и забыть при этом о своих братьях по вере. Я о другом. Екатерина вознамерилась обратить двор и даже членов своего семейства в протестантство. Она даже открыла часовню для проповедей, и сама с упоением слушала адмирала в Фонтенбло. Мало того, мадам надумала при помощи Теодора де Беза обратить в новую веру самого короля. А повсюду в городах с ее легкой руки разрешались открытые проповеди нового учения.

Мать замолчала, и Генрих увидел задумчивую улыбку на ее губах.

— Что же изменилось с тех пор? — спросил он. — Она разочаровалась или ее заставили изменить свои взгляды?

— Заставили.

— Кто же?

Папский легат, который обрушился с гневными выпадами против нового вероучения, и испанский посол, который пристыдил королеву и дал понять твоему отцу, что ему вернут испанскую Наварру и области в Италии, если он самым решительным образом воспротивится существующему порядку и начнет искоренять ересь, начав с запрещения кальвинизма. Глупец, он вообразил себе, что они искренни с ним.

— А разве это не так?

— Разумеется. Они заманили его в ловушку.

— И он согласился?

— Надо думать, что так. Хотя, Бог свидетель, как не хотелось бы мне его видеть и выглядеть посмешищем всего двора.

— Почему же? Ведь ты королева! Кто посмеет тебя обидеть?

— Ты не понимаешь? — она обернулась к сыну, с любовью поглядела на него и покачала головой. — У него нынче слишком много любовниц, готовых в любой момент продать себя за право обладать сердцем первого принца крови и парижского наместника короля. Последняя из них — Луиза де Ла Беродьер; мне пишут, что она беременна от него. Этого еще не хватало — чтобы ты делил свою власть с бастардом.

— Выходит, мама, теперь все вернулось в прежнее русло? Католики снова торжествуют победу, как тогда, в Амбуазе?

— Да, сын мой, Екатерина твердо вознамерилась пресечь беспорядки, которые она допустила. Говорят, она готовится призвать ко двору Гизов. А с твоим отцом у нас давно уже разногласия, начиная с того дня, как он перешел в католичество, потом стал изменять мне и закончил тем, что и меня принуждал отречься от новой веры.

— Наш отец — вероотступник, — произнес Генрих, глядя себе под ноги. — Как Бог мог допустить такое? Ах, мама, — и принц прижал руку матери к своей груди, — никого на свете у меня нет дороже тебя!

Она со счастливой улыбкой поцеловала его в лоб:

— Я не удивлюсь, если он обрадуется вести о моей кончине. Кажется, в своем стремлении пользоваться милостями двора и иметь неограниченную власть он не остановится даже перед тем, чтобы заполучить выгодную партию, породнившись с одним из влиятельных католических семейств. Эти планы я и хочу узнать, либо от него, либо от самой Екатерины. Но она хитрая лиса, и я должна перехитрить ее. Заодно я поставлю вопрос о расширении границ моего королевства. Мне тесно на моем клочке земли.

— А она богата? — спросил сын. — Мадам Екатерина?

— Вовсе нет, но богат кардинал, за него-то она и держится. Он — наше зло, Екатерина понимает это, и сама его боится. Вот почему, я думаю, она жаждет встречи со мной, королевой гугенотов. Мы — это оппозиция Гизам, и ей надлежит установить баланс между Сциллой и Харибдой[34], чтобы не быть сожранной той или другой.

— А чего хочет кардинал?

— Занять престол французских королей, а ко мне подослать убийцу, — ответила мать, и глаза ее засверкали гневом. — Тогда ему никто не помешает посадить на трон своего брата Франциска. Потом ему будет легко расправиться с протестантами, которые лишатся своей королевы и окажутся беззащитны.

— Но у них есть еще король! — возразил Генрих.

— Твой отец? — удивленно вскинула брови Жанна. — Да разве ты не понял, что он предал нас, они купили его! Этот дамский волокита, вконец развращенный девицами легкого поведения, которых привезла с собой из Италии мадам Екатерина, не думает ни о чем, кроме женщин, и о славе, которую добывает в походах, но которая достается кардиналу. Он мог бы быть регентом Франции, первым лицом в королевстве, но он отказался! Эта хитрая бестия Екатерина заставила его подписать отказ от регентства.