Гудериан - [49]

5 ноября Браухич в докладе Гитлеру высказался против вторжения, точнее, за его отсрочку. Главным аргументом служили неблагоприятные погодные условия, с чем Гудериан, скорее всего, согласился бы, ведь раскисшие после долгих проливных дождей дороги остановили бы или, по меньшей мере, замедлили продвижение танков. Однако Браухич к тому же бросил тень сомнения на боевые качества немецкой пехоты, чем привел Гитлера в бешенство.

Главнокомандующий сухопутными силами стал мишенью для ожесточенных нападок. Гитлер обвинил как его, так и весь генеральный штаб в нечестности. Захлебываясь от злости и брызжа слюной, он, по словам Герлица, выкрикнул Браухичу в лицо, что знает о генералах, планирующих «еще кое-что помимо наступления, о котором он отдал приказ», – случайный выстрел наугад, буквально потрясший Браухича. Совершенно деморализованный главком отправился к начальнику штаба и написал заявление об отставке, которое Гитлер, как верховный главнокомандующий вермахта, отказался принять, точно так же отмахнувшись и от аналогичного предложения Кейтеля, почувствовавшего, что начал терять доверие фюрера. Дисциплина была восстановлена, диссидентам пришлось отказаться от заговора. Дело было не только в опасности разоблачения, но и в том, что Браухич и Гальдер потеряли способность к дальнейшему сопротивлению, а без них рассчитывать на успех не приходилось. Отсрочка наступления, последовавшая 7 ноября, была почти случайной – первая из многих задержек, которые происходили всю зиму с регулярными интервалами.

23 ноября Гитлер посчитал необходимым обратиться к своему генералитету с краткой нотацией, не оставившей у представителей высшей военной иерархии никаких сомнений по поводу его истинных чувств. По словам Гудериана, присутствовавшего там, Гитлер сказал следующее: «Генералы авиации, которыми целеустремленно руководит наш товарищ по партии Геринг, полностью надежны; на адмиралов также можно положиться в том, что они будут проводить гитлеровскую линию; но партия не может безоговорочно верить в лояльность армейских генералов». В то время Гудериан вместе со своим 19-м корпусом стоял у Кобленца, в составе группы армий «А» под командованием фон Рундштедта, готовясь к вторжению. Именно к начальнику штаба Рундштедта, своему старому другу Манштейну и обратился сначала Гудериан, чтобы поделиться своим недоумением по поводу выступления фюрера, задевшего их всех до глубины души. Манштейн согласился, что необходимо предпринять какие-то шаги, однако Рундштедт отказался что-либо сделать, считая, что это явится нарушением присяги. Ту же самую реакцию он обнаружил и у других генералов, к которым обратился, пытаясь организовать протест. Наконец посетил Рейхенау, который предложил Гудериану самому поговорить обо всем с Гитлером и устроил их встречу.

Об этой встрече существует воспоминание лишь одного Гудериана6. Ее описание соответствует характеру человека, превыше всего ставившего честь армии, человека, обладающего агрессивным, напористым духом, оживающим всякий раз, когда затрагивались его основополагающие жизненные принципы. Корреспонденция Гудериана не оставляет сомнений, что эта встреча действительно имела место, и если описание соответствует действительности, то оно противоречит утверждению Уилера-Беннета: «Не было сказано ни слова критики хотя бы мимоходом». Хотя следует помнить о том, что, как замечает Уилер-Беннет, большая часть выступления фюрера породила волну энтузиазма. Гудериан говорит, что целый час пробыл наедине с Гитлером. Он изложил причины, приведшие его сюда, – недоумение и обида армейских генералов, возникшие после того, как фюрер сказал, что он не доверяет им, и желание, чтобы кто-то от их лица поговорил с фюрером начистоту. В ответ Гитлер свалил все на главкома сухопутных войск Браухича, на что Гудериан отреагировал так: «Если вы считаете, что не можете доверять теперешнему главкому армией, значит вы должны избавиться от него…» Однако, когда Гитлер попросил его назвать подходящего преемника, и Гудериан не смог предложить ни единого приемлемого кандидата из числа высших военачальников, наступило молчание.

Произошла первая из тех сцен, которые впоследствии повторялись все чаще, когда Гитлер считал целесообразным потратить полчаса или более на то, чтобы убедить генерала, отличавшегося от других и, возможно, более симпатизировавшего ему. Фюрер разразился долгой и резкой обличительной речью по адресу генералов, все предшествующие годы сопротивлявшихся планам Гитлера, однако ничего конструктивного для решения проблемы таким образом, как того хотел Гудериан, так и не было сказано.

Сломленный и покорный Браухич остался главкомом, раскол между Гитлером и ОКБ с одной стороны и генеральным штабом и ОКХ с другой еще более усугубился. Факт, что Гитлер посчитал необходимым убедить Гудериана, весьма показателен. Возможно, он считал, что Гудериан, по причине своих «современных» взглядов и личной вражды с армейской верхушкой, стоит ближе к нацистской идеологии, чем многие прусские военачальники. В некоторой степени Гитлер, видимо, был прав, хотя Гудериан не был нацистом. Возможно, фюрер надеялся приобрести в его лице еще одного подхалима, который в будущем, подобно Кейтелю, выживет из ОКХ всех упрямцев. Если это так, то он безнадежно ошибался, ибо Гудериан органически был неспособен на угодничество. А может быть, просто хотел расположить к себе Гудериана, как ключевую фигуру в командовании самыми мощными ударными силами накануне очень трудной кампании – однако на практике Гитлер показал, что еще не полностью постиг значение танковых дивизий. Вероятнее всего, поведение фюрера мотивировалось сочетанием всех трех причин. Разумеется, ему важна была поддержка самого неординарного в профессиональном отношении военачальника, и в то же время он присматривался к Гудериану как к потенциальному главкому.