Гудбай, Россия - [88]

• Трансфер лаборатории клинической генетики психических заболеваний из НИИ психиатрии в НИИ медгенетики был болезненным как для меня и сотрудников лаборатории, так и для НИИ психиатрии. На меня «давили» со всех сторон, но к возражениям не прислушивались. Председатель президиума ТНЦ академик Ростислав Сергеевич Карпов вежливо убеждал, а М. Е. Вартанян и Н. П. Бочков угрожали, давая понять, что от моей упертости зависит исход защиты кандидатских диссертаций Е. И. Дригаленко и С. И. Карася. Это был откровенный шантаж.

• 7 октября 1987 года (из дневника). Прилетел в Москву. Гуляли с Бобом и его детьми (Женей и Зинулей) в Лужниках. В ИМГ работала комиссия горкома КПСС. Она пришла к выводу, что факты безобразного руководства Н. П. Бочковым Институтом медицинской генетики подтвердились. Ему грозит выговор, а его «компашке» — неприятности. Страна на пороге перемен, которых все хотят и боятся одновременно. Неопределенность в обществе растет, страсти накаляются. Вот бы уехать из «советского рая» подальше. Боб подарил мне свою повесть «К Лизе». Она мне очень понравилась. Когда я ее читал, то слышал его голос.

Действие четвертое — апробация в ИМГ АМН СССР

17 февраля 1987 года — 14 декабря 1987 года, ИМГ АМН СССР, Москва

После решения ВАК СССР и письма А. Н. Ермакова мою диссертацию можно было подать к защите только в ИМГ — «бочковский» институт. Меня пригласили в Москву, где академик А. В. Снежневский и его заместитель профессор Р. А. Наджаров, выразив сожаление, сказали, что они сделали все, что смогли, и что такого случая не было раньше в их практике.

17 февраля 1987 года я передал диссертацию в спецсовет ИМГ. Апробация диссертации на общеинститутском научном семинаре ИМГ под председательством профессора Е. К. Гинтера состоялась 29 апреля 1987 года. Рецензентами выступили д. б. н. А. А. Ревазов и к. б. н. С. А. Финогенова. Хотя с Толей и Светой мы давно были на «ты», однако это ничего не гарантировало. Решали все Е. К. Гинтер и Н. П. Бочков.

Анатолий Арсентьевич РЕВАЗОВ — д. б. н., старший научный сотрудник лаборатории популяционной генетики ИМГ АМН СССР. Толя принадлежал к первой когорте молодых ученых, возрождавших генетику в СССР (вместе с Гринбергом, Кухаренко, Подугольниковой, Гиндилисом и другими). На каком-то этапе своей карьеры он присоединился к «компашке» Бочкова. Однако на защите моей диссертации Анатолий Арсентьевич выступил против нарушений процедуры защиты и неэтичного поведения самой «компашки», что было неожиданно для всех!

Заседание семинара было бурным. После сделанного доклада меня буквально засыпали вопросами. Шизофрения и эпилепсия для понимания генетиков — это как дефектология для физиков. Большинство вопросов были элементарными, то есть как будто я докладывал перед обывателями на рынке. Генетический аспект работы был им более близок и понятен. Толя Ревазов рекомендовал сократить текст и сделать его понятным для генетиков. Наши главные расхождения с С. А. Финогеновой касались «проблемы регистрации пробандов». Когда Е. К. Гинтер предложил апробацию повторить, Толя Ревазов возмутился: «Мне накидали куда больше замечаний на апробации докторской»[135]. В итоге семинар постановил: «После устранения замечаний, высказанных рецензентами, рекомендовать работу к представлению для защиты в спецсовете по специальности „генетика“ с привлечением психиатров».

Вернувшись домой, я сделал дополнительные расчеты с целью проверки «сомнений» Светы Финогеновой относительно оценок параметров сегрегационного анализа при единичной и множественной регистрации пробандов. Вывод для Светы оказался неожиданным: на моей выборке больных (пробандов) оценки параметров не зависели от типа регистрации пробандов. Увидев дополнительные расчеты (компьютерные распечатки), Света не нашлась что сказать, но справку об устранении диссертантом ее замечаний подписать отказалась. Этим она подтвердила, что решает не она, а Е. К. Гинтер и его босс — Н. П. Бочков и, следовательно, дело не в моей работе, а во мне — Михаиле Рицнере.

Диссертация опять «зависла». Будучи в Москве на съезде генетиков (17–28 ноября 1987 года), я встретился с Е. К. Гинтером для обсуждения наших разногласий. Беседа продолжалась около трех часов, и он был вынужден принять мои расчеты по проблеме регистрации пробандов. Другими словами, регистрация пробандов не влияла ни на результаты, ни на выводы диссертации. После этого удивительно быстро «сдалась» и Света Финогенова, подписав справку, что ее замечания учтены соискателем. А месяц спустя на заседании спецсовета Е. К. Гинтер рекомендовал мою диссертацию к защите. Оппоненты были утверждены те же, что и в ВНЦПЗ. Таким образом, трехкратная предзащитная экспертиза диссертации — в нашем институте, в ВНЦПЗ и в ИМГ — не выявила существенных дефектов моей работы. Что же должно было еще произойти в психиатрии и медицинской генетике, чтобы затормозить прохождение экспертизы этой диссертации? Последний рубеж обороны бочковской «компашки» — публичная защита. Они были бы умнее, если бы не допустили публичной защиты. Что это: переоценка своих сил или недооценка моих?