Губернатор - [15]

Она легла на грудь и поплыла, бесшумно, мягко, оставляя след, как плавают выдры. Он видел, как потемнели от воды ее волосы и что-то слабо сверкает, то ли солнечные капли, то ли крохотные бриллианты.

Он разделся. Вода была бархатной, теплой. Стопы чувствовали замшевый песок. Бросились врассыпную мальки, зеленовато-голубые, с золотыми глазами. Голубая стрекозка закружилась над ним, собираясь сесть на плечо, но испугалась и улетела в осоку. Он зашел по грудь и стоял, глядя, как она повернулась и плывет к нему. Ее глаза над водой. Поднятые брови. Губы, которыми она сдувала набегавшую волну. Подплыла и встала, звонко сбрасывая с плеч воду, сияющая, восхитительная, и он обнял ее, чувствуя мягкие груди, колени, дышащий живот.

– Как ты прекрасна, – сказал он, целуя ее стеклянные плечи, чувствуя, как пахнет она свежим озером, словно водяная кувшинка.

– Я знала, ты смотрел на меня, когда я шла к озеру.

– Хотел тебя навсегда запомнить.

– Пусть озеро нас запомнит.

Застрекотал мотор, из-за мыса выскользнула лодка, помчалась мимо, задирая острый нос, разрезая воду. И они ждали, когда волна докатится до них и плеснет.

Они возвращались в дом. Ее сарафан потемнел на животе, и к нему пристали песчинки, как солнечные искры.

В столовой он с нежностью и веселым вниманием смотрел, как Лера хозяйничает, уже зная, где хранятся в буфете тарелки, столовые приборы. Угощала его ломтями мяса, успевшего остыть, молодой картошкой. На белых клубнях, как крохотные птичьи следы, прилипли зеленые травинки укропа. Рассекла сочный алый помидор, наполненный золотистыми семенами. Резала длинными долями хрустящие огурцы.

– Настоящая летняя трапеза. Вкуснее любых ресторанов, – хвалил он ее, наливая в бокалы вино. – За тебя, моя хозяюшка!

– Ты в следующий раз закажи мне обед. Сама тебе приготовлю.

– Грибной суп из белых грибов. Уже появились на рынке.

– Приготовлю, мастерица варить грибные супы.

– Цветную капусту полей яйцом и зажарь.

– Пальчики оближешь. А еще испеку тебе пирожки, всякие пышки, пампушки. Ты еще не знаешь, какая я кулинарка. Ты приезжаешь домой, а обед готов.

Она посмотрела на него и испуганно замолчала. И этот испуг на мгновение передался ему. С ее появлением его прежний мир стал шататься, путаться, и он боялся думать, что станет с его миром, с его домом, с женой и сыном, когда у него не хватит сил утаивать свои свидания, утаивать свою любовь.

– За тебя, мой милый. – Она протянула бокал с вином. В глазах ее была тайная печаль, отражение серебряного озера и фиолетовой тучи, уже накрывшей далекие берега.

Он взял ее за руку и повел из-за стола. Она шла потупясь, почти неохотно, словно между нею и им возникло отчуждение. И он хотел его преодолеть, извлечь темную чужую частицу, залетевшую в их светящуюся близость.

На полосатом покрывале лежала подушка, расшитая сингапурскими мастерицами. Он обнял ее плечи. Сарафан скользнул на пол, и она в своей белизне стояла, наступив на фиолетовый ворох.

Она не поворачивалась к нему. В ее недвижности была печальная покорность. И это безропотное повиновение причиняло ему боль.

Он прикоснулся губами к ее волосам, еще влажным от недавнего купания, к ее затылку. Губы чувствовали тихое, струящееся в ней тепло, чуть слышные биения. Ее жизнь, ее женственность, ее любимая душа принадлежали ему, и он осторожно целовал ее шею с пульсирующей жилкой, мочку уха с мерцающим камушком, прохладное плечо. Каждым поцелуем вдыхал в нее свою нежность, стараясь расколдовать ее, растопить ее печальную неподвижность. Медленно опускался, скользя губами по ложбинке спины, целуя ее бедра, ее прохладные ноги. И она отзывалась на прикосновение его губ, тихо вздыхала, чуть слышно вздрагивала. Обернулась к нему, глядя сверху вниз дрожащими, в жадном блеске глазами.

– Иди ко мне!

Ему казалось, что их завернула в себя безумная волна, слепящий водоворот, который их перевертывал, метал из стороны в сторону, топил. Не давал дышать, не давал кричать, уносил в свою бездонную глубь.

Ее огромные, дрожащие, глядящие мимо глаза. Ее губы в бессвязном лепете, с капелькой крови, оставленной его поцелуем. Ее зубы, которыми она хватает его пальцы и больно сжимает.

Из глубины, куда он падал, навстречу поднималось розовое пятно, размытое свечение, словно там находилось подводное светило. Оно приближалось, дрожало, он торопил его приближение. И слепящая вспышка, мучительный стон, смертельная сладость. Птичье оперение стеклянно блеснуло. Птица, охваченная огнем, исчезла в слепящем жерле.

Плотников лежал отрешенно, закрыв глаза. Почувствовал лицом слабое тепло. Сквозь закрытые веки угадал ее руку, которую она, не касаясь, приблизила к его лицу. Поймал ее пальцы, прижал к губам.

– Люблю тебя, – сказала она.

– Ты моя любушка, Зазнобушка.

Лежали, прижавшись голыми плечами. В окне потемнело. Туча пришла и встала над домом. Было видно, как отяжелела листва деревьев, наполнилась сумраком аллея.

– Думаю о тебе каждую секунду, – сказала она. – Подумаю и начну улыбаться. Иду по улице и начинаю смеяться. Прохожие спрашивают: «Почему вы смеетесь?» Но разве им скажешь, что все во мне ликует от любви к тебе. У меня галлюцинации. Слышу твой голос. Вижу твои брови и губы. Я не думала, что так можно любить. Я не девушка-студентка, но то, что сталось со мной теперь, – это небывалое чудо. Ты наградил меня этим чудом. Может, ты меня околдовал? Ты колдун?