Гуарани - [25]

— Ведь это вы научили меня всему хорошему; во мне бьется ваше сердце.

Дон Антонио обнял дочь.

— Ах, у меня есть к вам просьба!

— Говори. Ты давно уже меня ни о чем не просила, я даже начал огорчаться.

— Прикажите сделать чучело из этого зверя. Хорошо?

— Раз ты этого хочешь…

— На память о Пери.

— И для тебя и для меня лучшая память о нем — ты сама. Если бы не он, разве бы я мог сейчас тебя обнимать?

— Только я подумаю, что он уйдет от нас, мне плакать хочется.

— Не удивительно, дитя мое, слезы — это бальзам, который господь дал женщине, ибо она слаба; мужчине в нем отказано, ибо мужчина силен.

Фидалго оставил дочь и подошел к двери, около которой в это время стояли его жена, Изабелл и Айрес Гомес.

— Что же вы решили, сеньор Антонио? — спросила его жена.

— Я решил исполнить ваше желание. Так и вам будет спокойнее, и мне легче. Сегодня или завтра Пери покинет этот дом. Но пока он здесь, я не хочу, — сказал он, слегка подчеркнув слово «я», — чтобы он услыхал от вас хоть одно грубое слово. Пери уходит из этого дома, потому что я его об этом прошу, а не потому, что кто-то другой его выгоняет. Вы меня поняли?

Дона Лауриана, почувствовав, сколько энергии и решимости было в интонации, с которой фидалго произнес эти самые обычные слова, кивнула головой.

— Я беру на себя поговорить с Пери! Передайте ему, Адрес Гомес, чтобы он зашел ко мне.

Эскудейро поклонился. Фидалго, который собрался было уже уходить, вдруг вернулся.

— Ах да, совсем забыл. Велите сделать чучело из этого великолепного зверя, я хочу, чтобы у нас осталась память о Пери. Пусть это чучело поставят у меня в кабинете.

Дона Лауриана содрогнулась от отвращения, но постаралась скрыть свое чувство.

— И к тому же жена моя привыкнет к виду этого зверя и не будет так бояться ягуаров.

Дон Антонио удалился.

Теперь его супруга могла привести в порядок волосы и заняться праздничной прической: она одержала большую победу.

Пери в конце концов будет изгнан из этого дома, где — она была в этом убеждена — ему вовсе не следовало и появляться.

Сесилия между тем после разговора с отцом направилась в сад. Тут она столкнулась с Алваро. Задумчивый и озабоченный, он расхаживал взад и вперед.

— Дона Сесилия! — воскликнул молодой человек.

— Оставьте меня, сеньор Алваро, — ответила Сесилия, даже не остановившись.

— Чем же я вас обидел, что вы так со мной суровы?

— Простите меня, мне тяжко. Вы ничем меня не обидели.

— Я совершил проступок…

— Проступок? — удивленно спросила девушка.

— Да, — ответил кавальейро, опуская глаза.

— О каком проступке вы говорите, сеньор Алваро?

— Я ослушался вас.

— О, это непростительно! — сказала девушка, слегка улыбнувшись.

— Не смейтесь надо мной, дона Сесилия! Если бы вы только знали, как меня это мучит! Я тысячу раз уже раскаивался в том, что совершил, и все-таки чувствую, что способен повторить то же самое.

— Сеньор Алваро, вы совсем забыли, что я не знаю, о чем идет речь. Какое непослушание?

— Помните, вы вчера велели мне приберечь одну вещь, которую…

— Да! — оборвала его девушка, покраснев. — Вещь, которая…

— Которая принадлежит вам и которую, вопреки вашей воле, я вам вернул.

— Как так вернули? Ничего не понимаю.

— О, простите меня! Я поступил дерзко! Но…

— Но я просто ничего не могу понять! — воскликнула девушка, начиная терять терпение.

Алваро превозмог наконец свою робость и в нескольких словах рассказал о том, что он сделал прошлой ночью.

Сесилия слегка нахмурилась.

— Сеньор Алваро, — сказала она с упреком, — вы поступили дурно, очень дурно. Пусть, по крайней мере, никто об этом не знает.

— Клянусь честью!

— Этого мало. Вы должны взять обратно то, что вы туда положили. Я не стану открывать окна, пока там будет лежать вещь, принять которую я могла бы только от отца и к которой я даже не вправе прикоснуться.

— Сеньора! — пробормотал удрученный молодой человек, побледнев.

Сесилия подняла глаза. Она увидела на лице Алваро столько горя и отчаяния, что сердце ее смягчилось.

— Не корите меня тем, что произошло, — сказала она кротко, — во всем виноваты вы сами.

— Я знаю и ни на что не жалуюсь.

— Поймите, не могу я принять этого подарка. Потому-то я и просила вас сохранить его на память.

— О! Теперь я буду его хранить: он поможет мне искупить мою вину и всегда будет напоминать о ней.

— Это будет печальное воспоминание.

— А могут ли у меня быть радостные?

— Кто знает! — сказала Сесилия, вынимая из своих белокурых волос цветок жасмина. — Надежда так окрыляет!

Отвернувшись, чтобы Алваро не заметил, как она покраснела, Сесилия увидела Изабелл, которая пожирала их обоих горящими глазами. От неожиданности она вскрикнула и убежала в сад. Алваро поймал на лету жасмин, выпавший из ее рук, и поцеловал его, — он был уверен, что в эту минуту его никто не видит. Когда взгляд его упал на Изабелл, он так смутился, что уронил цветок, сам того не заметив.

Изабелл подняла жасмин и, протягивая его Алваро, сказала с какой-то особенной интонацией:

— Вам возвращается еще и это!

Алваро побледнел.

Дрожа от волнения, Изабелл прошла мимо и направилась в комнату сестры. Не успела она открыть дверь, как лицо Сесилии залилось краской. Она не решалась взглянуть на сестру, смущенная тем, что та слышала весь ее разговор с Алваро. В первый раз в жизни девушка почувствовала, что ее чистой любви хочется спрятаться от посторонних глаз.