Гуарани - [24]

Дон Антонио призадумался над словами жены. Он представил себе, сколько обмороков, припадков и дурного настроения обрушится теперь на его голову из-за того, что индеец останется у них в доме. Но тем не менее он еще не потерял надежды успокоить и убедить жену.

Дона Лауриана выжидала, чем кончится ее последний маневр. В душе она была уверена, что победа за ней.

XIII. ОБЪЯСНЕНИЕ

Изабелл и Сесилия, болтая, возвращались с купанья; подходя к дому, они вспомнили про ягуара, и им стало страшно. Но страх этот рассеялся, как только они увидели улыбку на лице дона Антонио де Мариса: старый фидалго с восхищением смотрел на дочь.

Действительно, в эту минуту Сесилия была поразительно хороша.

Волосы ее еще не высохли; скатывавшиеся с них время от времени капельки воды стекали ей на грудь под рубашку; кожа ее была так свежа, как будто купалась она в молоке; щеки пылали, как розовые цветы кардо, которые распускаются с заходом солнца.

Девушки оживленно о чем-то говорили, но, едва только они приблизились к двери, Сесилия, шедшая чуть впереди, встала на цыпочки и, повернувшись к сестре, многозначительно на нее посмотрела и приложила палец к губам, призывая ее к молчанию.

— Знаешь, Сесилия, твоя мать очень недовольна Пери! — сказал дон Антонио, нежно обнимая дочь и целуя ее в лоб.

— А за что, отец? Он что-нибудь сделал?

— За одну из его выходок, о которой ты кое-что уже слышала.

— Сейчас я все тебе расскажу, — вмешалась дона Лауриана, беря дочь за руку.

И в самых мрачных красках и с поистине трагическим пафосом она изобразила опасность, которая, как ей казалось, нависла над их домом, и перечислила все беды, грозившие благополучию их семьи.

Она сказала, что, не случись чуда, не выйди служанка час тому назад на площадку и не заметь, как индеец вытворяет какие-то бесовские штуки с ягуаром, — он, разумеется, учил его, как проникнуть в дом, — сейчас никого уже не было бы в живых.

Сесилия побледнела, вспомнив, как беззаботно и весело она в это время шла по долине и потом купалась. Изабелл сохраняла спокойствие, но глаза ее блестели.

— Словом, — решительно заключила дона Лауриана, — и думать нечего, чтобы это чудовище оставалось у нас в доме.

— Что вы говорите, маменька? — испуганно вскрикнула Сесилия. — Неужели вы хотите прогнать его?

— Непременно! Людям этого племени, которые, вообще-то говоря, вовсе и не люди, положено жить в лесу.

— Но он нас так любит! Он так много для нас сделал, правда ведь, отец? — воскликнула девушка, оборачиваясь к фидалго.

Дон Антонио в ответ только улыбнулся, и при виде этой улыбки дочь его немного успокоилась.

— Вы его побраните, отец, я на него рассержусь, и увидите, он исправится и больше не сделает ничего худого.

— А разве мало того, что он натворил сегодня? — вмешалась Изабелл, обращаясь к Сесилии.

Дона Лауриана, которая хорошо понимала, что с приходом девушек шансы на победу уменьшились, почувствовала теперь, несмотря на всю ее неприязнь к Изабелл, что может найти в ней союзницу. И она заговорила с ней, что обычно случалось не чаще, чем раз в неделю:

— Подойди ко мне, девочка! Ты говоришь, он еще что-то натворил?

— Да, Сесилия чудом осталась жива.

— Да нет же, маменька, просто Изабелл испугалась, вот и все.

— Да, испугалась, потому что увидела…

— Расскажи мне все по порядку, а ты, Сесилия, помолчи.

Из уважения к матери девушка замолчала и не произнесла больше ни слова, а потом, улучив минуту, когда дона Лауриана отвернулась от нее, чтобы выслушать Изабелл, знаками стала просить сестру, чтобы та молчала.

Но Изабелл сделала вид, что ничего не видит, и продолжала:

— Сесилия купалась, а я сидела на берегу. Спустя некоторое время я увидела вдали Пери; он перепрыгивал с ветки на ветку. Вдруг он скрылся, и тут же стрела упала в двух шагах от Сесилии.

— Нет, вы слышите, сеньор Марис! — воскликнула дона Лауриана. — Вы слышите, что этот дьявол вытворяет!

— В ту же минуту, — продолжала Изабелл, — мы услыхали два выстрела из пистолета, которые напугали нас еще больше, потому что стреляли явно в нас.

— Господи боже мой! Это же просто чудовищно! Но кто мог дать этому олуху пистолеты?

— Я, маменька, — робко ответила Сесилия.

— Тебе больше пристало держать в руках четки. Счастье еще, что этими пистолетами… О, господи! Прости меня!

Хотя дон Антонио и стоял на некотором расстоянии от них, он явственно слышал слова Изабелл. Лицо его сразу помрачнело.

Он сделал едва заметный знак Сесилии и отошел с ней в сторону, как бы собираясь прогуляться по площадке.

— Все это было действительно так, как говорит Изабелл?

— Да, отец, но я уверена, что у Пери не было никакого дурного намерения.

— Как бы то ни было, — заметил фидалго, — это может повториться. К тому же твоя мать очень этим напугана. Пожалуй, и в самом деле лучше, если он оставит нас и уйдет.

— Это будет для него таким горем!

— И для меня, да и для тебя тоже; мы оба ему признательны. Но мы не забудем его заслуг. Я сумею отблагодарить его от нас обоих; предоставь это мне.

— Хорошо, отец, — воскликнула девушка, глядя на него полными восторга глазами. — Вы знаете, что такое благородные чувства.

— Как и ты, милая Сесилия! — отвечал фидалго, нежно гладя ее по голове.