Гуарани - [115]

И она решила остаться.

После того как она потеряла семью, единственным счастьем для нее было жить подле двух оставшихся в живых близких людей. Но это было невозможно. Надо было выбрать из них одного.

И тут сердце ее уступило неодолимой силе, которая его влекла. Но, устыдившись того, что она так быстро сделала этот выбор, Сесилия пыталась оправдать его в своих глазах.

Она говорила себе, что права, решив связать свою судьбу с тем из братьев, который жил ради нее одной, чьи мысли, заботы, желания были устремлены только к ней.

Дон Диего был знатным фидалго, он унаследовал титул отца. У него было будущее, были обязанности. Рано или поздно он выберет себе подругу жизни и будет искать с ней счастья.

Пери отказался ради нее от всего — от прошлого, настоящего, будущего, от славы, от жизни. Он отрекся даже от своей религии. Весь мир для него воплотился в ней одной. Так могла ли она колебаться?

К тому же у Сесилии была еще надежда приобщить своего друга к христианской вере; ей хотелось, чтобы он тоже нашел себе место среди праведников, у подножия трона господня.

Невозможно описать, что сотворилось с индейцем, когда он услыхал слова Сесилии. Его самобытный и по-своему блестящий ум, способный возвыситься до благороднейших мыслей, не мог понять ее выбора. Он просто не верил своим ушам.

— Сесилия остается в сертане! — пробормотал он.

— Да! — ответила девушка, беря его за руки. — Сесилия остается с тобой и никогда тебя не покинет. Ты царь этих лесов, этих полей, этих гор. Твоя сестра будет всюду следовать за тобой.

— Всегда!

— Всегда! Мы будем жить вместе, как вчера, как сегодня, как завтра. Ты понял? Я, как и ты, — дочь этой земли. Я люблю этот чудный край!

— Но подумай, сеньора, твои руки созданы для цветов, а но для шипов, ногам твоим пристало танцевать, а не ходить по лесу, тело твое привыкло к тенистой прохладе, а не к дождю и солнцу.

— Что ты! Я сильная! — воскликнула девушка и гордо подняла голову. — Рядом с тобой я ничего не боюсь. Когда я устану, ты понесешь меня на руках. Разве голубка не может прильнуть к крылу друга?

Надо было видеть, с какой нежностью она произнесла эти слова; сколько в них было кокетства и ласки. Глаза ее блестели, на лице светилась улыбка, все движения ее были полны обворожительного задора.

Одна мысль об этом безмерном счастье восхищала Пери; он не смел о нем и мечтать. Но в душе он все-таки снова поклялся себе, что исполнит обещание, которое дал дону Антонио де Марису.

Солнце клонилось к закату. Надо было где-то устроиться на ночлег. Это было делом нелегким и небезопасным, — разумеется, не для Пери, который мог примоститься и на ветке дерева, а для Сесилии.

Идя вдоль берега, чтобы найти подходящее место, Пери вдруг радостно вскрикнул: он увидел, что их лодка запуталась в водорослях и застряла.

Здесь, в этой лесной глуши, ничего лучше нельзя было придумать. Пери застлал дно лодки мягкими пальмовыми листьями и, подняв Сесилию на руки, опустил ее на это ложе. Потом он оттолкнул лодку от берега.

Девушка не позволила ему грести, и лодка, увлекаемая течением, тихо скользила по реке.

Сесилия забавлялась. Она наклонялась над водой, чтобы сорвать какой-нибудь цветок, чтобы схватить плескавшуюся на поверхности рыбку. Ей было радостно опускать руки в эту прозрачную воду, видеть, как лицо ее отражается в зыбком зеркале.

Наигравшись всласть, она оборачивалась к своему другу и болтала с ним; ее звонкий, серебристый голос весело щебетал; в словах ее было столько нежности, столько задора, столько врожденного изящества — всего, чем только могла одарить природа девушку, которая хороша собой.

Пери слушал ее рассеянно. Он напряженно вглядывался в горизонт. На лице его появилась тревога, а это означало приближение пусть еще далекой, но все же опасности.

Над голубой линией горного хребта Органос, отчетливо видневшейся на розовом и пурпурном небе, громоздились большие тучи, темные и тяжелые; под косыми лучами заходящего солнца они отливали медью и бронзой.

Вскоре горная цепь совсем утонула в бронзовой гуще, которая вздымалась вверх, похожая на сталактитовые колонны и своды наших горных пещер. А рядом — совершенно чистая лазурь неба, такая свободная и радостная, резко контрастировала с этой мглой, которая, по мере приближения сумерек, становилась чернее и чернее.

Пори обернулся.

— Может быть, причалим, сеньора?

— Нет. Мне здесь хорошо! Ведь ты же сам принес меня в лодку, правда?

— Да, но…

— Что?

— Ничего, спи спокойно!

Индеец всегда помнил, что из двух зол надо выбирать то, которое случится позднее, то, которое покамест еще далеко и, может быть, нас минует.

Поэтому он решил ничего не говорить Сесилии, но быть настороже и следить за небом; если самое страшное все-таки произойдет, он успеет ее спасти.

Пери пришлось бороться с ягуаром, с людьми, с племенем айморе, с ядом. И он победил. Настало время сразиться со стихией. С той же твердой, непоколебимой уверенностью в себе он выжидал, готовясь вступить в этот поединок.

Стемнело.

На горизонте, по-прежнему затянутом тучами, по временам вспыхивали зарницы; где-то в недрах своих земля содрогалась и колебала поверхность реки, вздувавшейся, словно парус.