Гуарани - [100]
Кто-нибудь из них время от времени поднимался и, подойдя к монаху, осыпал нечестивца самыми последними ругательствами. Лоредано корчился от бешенства, но не отвечал ни слова: палачи пригрозили, что отрежут ему язык.
Айрес Гомес пришел позвать авентурейро к дону Антонио де Марису. Те поспешили на этот зов, и вскоре в зале собрались едва ли не все обитатели «Пакекера».
Речь шла о том, чтобы сделать вылазку в лес, дабы обеспечить жителей дома пищей, пока не подоспеет дон Диего с людьми, за которыми он поехал. Дон Антонио оставлял себе десять человек для защиты дома. Предполагалось, что остальные пойдут с Алваро, который возглавит отряд. Если эта попытка увенчается удачей, еще можно надеяться на спасение, если же нет, то всем им — как ушедшим, так и оставшимся, — надлежит умереть смертью храбрых, как пристало христианам и португальцам.
Отряд был тут же сформирован. Под прикрытием ночи несколько человек покинули дом и углубились в чащу; они должны были выйти незаметно для айморе и настрелять в лесу дичи.
В течение первого часа, который последовал за их уходом, оставшиеся напряженно вслушивались в ночное безмолвие, боясь, как бы не грянули выстрелы, ибо это означало бы, что между авентурейро и индейцами завязался бой. Но все было тихо, и в сердца людей, измученных беспокойством и безысходной тоской, закралась надежда, правда, смутная и слабая.
Ночь прошла спокойно. Не верилось даже, что дом по-прежнему окружен свирепыми айморе.
Дона Антонио удивляло, что после утренней атаки дикари ведут себя так мирно и ни разу не напали на дом. На минуту ему даже пришло в голову, что, потеряв главных своих воинов, они ушли совсем. Однако он с давних пор знал, сколь мстительно и упорно это племя, и это мешало ему окончательно утвердиться в своем предположении.
Сесилия лежала на кушетке. Она была до того измучена, что, несмотря на тревогу и грустные мысли, скоро уснула. Сердце Изабел сжималось от тяжелого предчувствия — она думала об Алваро и, мысленно следуя за ним в его опасном походе, шептала вперемежку с молитвами пламенные слова любви.
Так прошла эта ночь, первая за трое суток, когда семья дона Антонио де Мариса могла хоть ненадолго забыться сном.
По временам, подходя к окну, фидалго видел горящие вдоль берега реки костры айморе. Но тишина была мертвая. Не слышно было даже, чтобы далекое эхо повторяло какую-нибудь заунывную песню, из тех, какие по ночам любят распевать индейцы, качаясь в своих соломенных гамаках. Слышен был только шелест листвы, плеск ударявшей о камни воды да крики ойтибо66.
Чем больше фидалго вглядывался в даль, тем чаще мысли его возвращались к надежде, которую он прежде считал иллюзией и старался отогнать прочь. В самом деле, все как будто говорило, что айморе покинули свой лагерь, оставив только костры, при свете которых они собирались в дорогу.
Для такого человека, как дон Антонио, который знал обычаи этих диких племен и понимал, сколь деятельна, беспокойна и шумна их кочевая жизнь, мертвая тишина на берегу реки была верным признаком того, что айморе покинули эти места. Вместе с тем фидалго был слишком благоразумен, чтобы сразу этому поверить, и поэтому он приказал своим людям особенно зорко охранять дом.
Могло статься, что этот безмятежный покой — всего только зловещее затишье, какое бывает перед грозой, когда стихии словно собираются с силами, чтобы вступить в страшный поединок, ареной которого становятся бескрайние просторы земли.
Время шло, все было по-прежнему тихо. Наконец запела виувинья, и полосы света вторглись в ночную тьму.
Начинало светать; утренняя заря раскинулась на горизонте, окрашивая бегущие облака всеми цветами радуги. Первый луч, прорвавшись сквозь нежную полупрозрачную дымку, скользнул по небу и увенчал сияющим венцом вершины далеких гор.
Взошло солнце, потоки света хлынули на лес, который теперь, казалось, плавал в море золота, испещренного алмазами, сверкавшими на деревьях в каждой капельке утренней росы.
Обитатели дома, проснувшись, взирали на ото великолепие, на это дивное пробуждение дня, в которое, после стольких мытарств и печалей, им трудно было поверить.
Ночь покоя и забытья вернула их к жизни. Никогда еще эти зеленые луга, эта чистая и прозрачная река, эти цветущие деревья, эти широкие просторы не казались им такими прекрасными, такими радостными, как в это утро.
Наслаждение и страдание отнюдь не только крайности и контрасты: в своей вечной, непрестанной борьбе они сплетаются воедино, как бы очищают себя и черпают силы друг в друге. Человек не может быть по-настоящему счастлив, если он не знает, что такое страдание.
Под лучами утреннего солнца Сесилия расцвела, как полевой цветок; на щеках ее опять заиграл румянец; казалось, что солнечный луч, коснувшись их, передал им свой розоватый отблеск; глаза ее снова блестели, и губы, вдыхая чистый, благоуханный воздух, приоткрывались в улыбке.
Надежда, эта посланница небес, эта ласковая подруга страдальцев, коснулась ее сердца и нашептывала ей на ухо какие-то неясные слова, таинственные песни, проливавшие в ее душу сладостный бальзам.
Все обитатели дома воспрянули духом. После трагических событий, разразившихся накануне, наступило всеобщее оживление. Это не была еще окончательная уверенность, но уже нечто большее, чем простая надежда.
Книга Томаса Мартина – попытка по-новому взглянуть на историю Древней Греции, вдохновленная многочисленными вопросами студентов и читателей. В центре внимания – архаическая и классическая эпохи, когда возникла и сформировалась демократия, невиданный доселе режим власти; когда греки расселились по всему Средиземноморью и, освоив достижения народов Ближнего Востока, создавали свою уникальную культуру. Историк рассматривает политическое и социальное устройство Спарты и Афин как два разных направления в развитии греческого полиса, показывая, как их столкновение в Пелопоннесской войне предопределило последовавший вскоре кризис городов-государств и привело к тому, что Греция утратила независимость.
Судьба румынского золотого запаса, драгоценностей королевы Марии, исторических раритетов и художественных произведений, вывезенных в Россию более ста лет назад, относится к числу проблем, отягощающих в наши дни взаимоотношения двух стран. Тем не менее, до сих пор в российской историографии нет ни одного монографического исследования, посвященного этой теме. Задача данной работы – на базе новых архивных документов восполнить указанный пробел. В работе рассмотрены причины и обстоятельства эвакуации национальных ценностей в Москву, вскрыта тесная взаимосвязь проблемы «румынского золота» с оккупацией румынскими войсками Бессарабии в начале 1918 г., показаны перемещение золотого запаса в годы Гражданской войны по территории России, обсуждение статуса Бессарабии и вопроса о «румынском золоте» на международных конференциях межвоенного периода.
Одно из самых страшных слов европейского Средневековья – инквизиция. Особый церковный суд католической церкви, созданный в 1215 г. папой Иннокентием III с целью «обнаружения, наказания и предотвращения ересей». Первыми объектами его внимания стали альбигойцы и их сторонники. Деятельность ранней инквизиции развертывалась на фоне крестовых походов, феодальных и религиозных войн, непростого становления европейской цивилизации. Погрузитесь в высокое Средневековье – бурное и опасное!
В дневнике и письмах К. М. Остапенко – офицера-артиллериста Терского казачьего войска – рассказывается о последних неделях обороны Крыма, эвакуации из Феодосии и последующих 9 месяцах жизни на о. Лемнос. Эти документы позволяют читателю прикоснуться к повседневным реалиям самого первого периода эмигрантской жизни той части казачества, которая осенью 1920 г. была вынуждена покинуть родину. Уникальная особенность этих текстов в том, что они описывают «Лемносское сидение» Терско-Астраханского полка, почти неизвестное по другим источникам.
Любимое обвинение антикоммунистов — расстрелянная большевиками царская семья. Наша вольная интерпретация тех и некоторых других событий. Почему это произошло? Могло ли всё быть по-другому? Могли ли кого-то из Романовых спасти от расстрела? Кто и почему мог бы это сделать? И какова была бы их дальнейшая судьба? Примечание от авторов: Работа — чистое хулиганство, и мы отдаём себе в этом отчёт. Имеют место быть множественные допущения, притягивание за уши, переписывание реальных событий, но поскольку повествование так и так — альтернативная история, кашу маслом уже не испортить.
Интеллектуальное наследие диссидентов советского периода до сих пор должным образом не осмыслено и не оценено, хотя их опыт в текущей политической реальности более чем актуален. Предлагаемый энциклопедический проект впервые дает совокупное представление о том, насколько значимой была роль инакомыслящих в борьбе с тоталитарной системой, о масштабах и широте спектра политических практик и методов ненасильственного сопротивления в СССР и других странах социалистического лагеря. В это издание вошли биографии 160 активных участников независимой гражданской, политической, интеллектуальной и религиозной жизни в Восточной Европе 1950–1980‐х.