Грязь. Motley crue - [77]

На днях я наблюдал себя на видеозаписи: я напоминаю статую, руки которой каким-то образом ожили. Когда я пытаюсь двигаться, это выглядит, чёрт побери, настолько глупо. Лучше бы я просто стоял на одном месте. Иногда, когда я играю, ремень от гитары так натирает мою шею, что я чувствую себя так, будто получил тяжёлую травму, и мышцы начинают конвульсивно сокращаться от основания позвоночника до середины спины. Когда это случается, я не могу даже повернуть голову, чтобы выразить свою признательность фанатам на протяжении всей остальной части выступления. Блин, это так обламывает. Люди думают, что я застенчивый, странный или недоброжелательный человек, потому что именно таким они видят меня на сцене. Они думают, что я намеренно создал для себя такой образ равнодушия и отчуждённости. Но правда в том, что я — узник, заключенный в своем собственном теле.

В конце концов, во время тура «Girls, Girls, Girls» я так устал от боли и был так расстроен, что у меня началась хроническая депрессия. Психологи давали мне антидепрессанты, а анестезиологи кормили меня обезболивающим, но ничего не помогало. Поэтому я решил попробовать своё собственное лекарство: алкоголь. Никки снова сидел на героине, Томми половину тура не осознавал себя, а Винс допивался до столбняка. Я же предпочёл держать мои проблемы в тайне. Но проблема с тайнами состоит в том, что никто не может помочь вам, если никто не знает, что с вами что-то не так. А в том туре многое было не так.

Глава 3. Томми «Детальный путевой дневник с распорядком дня наших героев во время их следующей поездки, содержащий все подробности и мучительные детали»

У нас был огромной реактивный самолёт, мы имели неограниченное количество денег, и, чёрт побери, мы могли делать всё, что хотели. «Girls, Girls, Girls» было самым крутым временем, которое когда-либо было в моей жизни, или, по крайней мере, я так думаю, потому что никогда больше оно не было отмечено таким грёбаным порочным безумием. Наши тусовки были расписаны строго по часам, брат. Вы могли сверять по нам часы в любом часовом поясе, где бы мы ни находились, и узнавать точно, где, когда и в какое дерьмо мы вляпались.

Какое-то время у нас даже был собственный наркобарон, который всё время следовал за нами во время автобусного тура в своём экзотическом лимузине «Экскалибуре» с номерным знаком с надписью «ДИЛЕР». Всякий раз, когда мы выходили из автобуса, он внезапно оказывался тут как тут со своими алмазными «Ролекс», весь увешанный золотыми цепями, с парочкой сучек в каждой руке, разбрасывая узелки с коксом каждому из группы и дорожной команды. Это был сутенёр и торговец наркотиками, который на своих вечеринках всегда разгуливал в шляпе. Но наша звукозаписывающая компания была вне не в восторге от этого и сказала, что с ним нужно немедленно развязаться, т. к. он был настоящим магнитом для полицейских и неприятностей. Нам было жаль с ним расставаться, но чёртовы дилеры, сутенеры и тусовочные торчки проходили через нас десятками, дюжинами в том туре.

Каждый день был сражением между группой, которая находилась на грани развала, и компанией звукозаписи, которая решила держать нас под контролем. Возможно, мы и выиграли сражение, но проиграли войну. Для нас это был последний подобный тур. И, перефразируя писателя Стивена Райта, ничто не происходит так, как оно кажется. А происходило всё в точности следующим образом:

17:00–18:30: Телефонные звонки. Просыпаюсь. Ни черта не помню. Снимаю трубку. Выбираю между двумя интервью с радио-ди-джейем и газетным репортером. Если один в кровати, прекрасно. Если не один — тоже хорошо. Если нужно поблевать во время интервью, закрываю микрофон рукой и блюю на пол. Если на полу лежат люди, стараюсь не попасть на них.

Если интервью длится дольше пятнадцати минут, поворачиваюсь на бок и мочусь с края кровати в ближайший угол комнаты. Интервью продолжается.

Во время второго интервью, открываю дверь гостиничной обслуге. Пока не тошнит, ем. Снова вырвало. Конец интервью.

18:30–18:45: Вызываю носильщика. Стук в дверь. Посыльный выносит чемоданы, которые даже не были распакованы, с тех пор как предыдущий посыльный принёс их в комнату. Надеваю одежду, оставшуюся с прошлого вечера. Трачу десять минут на поиск солнцезащитных очков.

18:45–19:00: Выползаю из комнаты. Выхожу в вестибюль. Встречаю группу. Говорю: “Эй, чувак, как прошла ночь?” “Это было весело, мать твою”. “Точно”. Залезаю в фургон или лимузин, который везёт нас к месту выступления.

19:00–20:00: Добрались до места. Саундчек. Похмеляюсь за кулисами. Заказываю обед. Получаю сеанс массажа, чтобы вывести токсины из организма. Выпиваю. Слушаю музыку. Оттягиваюсь. Возвращаюсь к жизни. Встречаю придурков с радио и с лейбла. Слышу их вопрос, “Ты разве не помнишь, как ты обоссал полицейскую машину?” Искренне отвечаю: “Гм, нет”.

20:00–21:00: Выступает открывающая группа. Нахожу гардероб. Снимаю уличную одежду: черные кожаные штаны и черную футболку. Надеваю одежду для сцены: черные кожаные штаны и черную футболку. Вызываю смех у Винса, потому что он единственный из группы, кто принял душ. Сажусь на табурет от ударной установки перед зеркалом и открываю коробку с косметикой. Жирно обвожу глаза карандашом, крашу губы и накладываю грим. Размышляю: побриться или нет…