Грязь. Motley crue - [153]

Именно от Рэнди я узнал о моей родной сестре, Лиса. Моя мать всегда говорила мне, что Лиса ушла из дома и не хотела, чтобы кто-либо из нашей семьи отыскал и навестил её, поэтому я особо не думал о ней. Рэнди не мог поверить, когда я рассказал ему об этом: Лиса даже не была способна принять такое решение. У неё был синдром Дауна, и она жила где-то в приюте — он не знал, где точно — вот уже больше тридцати лет. Она была слепая, немая и не могла ходить, самостоятельно одеваться и принимать пищу. Пока я разъезжал по всему миру, заботясь о своей группе и о том, какие наркотики мне ввести в свой организм, она всё это время сидела в инвалидном кресле в каком-то доме инвалидов. Я поклялся разыскать её, когда закончится тур «Generation Swine», и сделать всё, что в моих силах, для уверенности в том, что за ней будет самый лучший уход, который только можно купить за деньги.

Я не мог понять, почему моя мать так и не потрудилась сказать правду. Всю мою жизнь меня носило по миру, как молодое деревце без корней. Мои родители были потеряны для меня, а что касается моих детей, каждый день я боролся за то, чтобы быть с ними, пока Брэнди обливала меня грязью в суде (что было не трудно, принимая во внимание моё прошлое). Теперь, опоздав на три десятилетия, я, наконец, узнал, что существуют другие люди, такие же как и я.

Восемь лет трезвости, шесть лет брака и ответственности, требующейся для того, чтобы вырастить троих детей, впервые прояснили мою голову. И когда я оглянулся вокруг, я сделал открытие: моя жизнь — полный отстой. Я стал более озлобленным, чем когда-либо, я хотел снова начать принимать наркотики, но во время тура у нас было правило, что каждый раз, когда кого-то ловили пьяным или обдолбанным, он должен был заплатить двадцать пять тысяч долларов. Мы хотели быть на вершине наших живых выступлений, не блюя и не отрубаясь на краю сцены. Чтобы удостовериться в том, что никто не мухлюет, с нами в туре был парень, который производил выборочные анализы мочи. Конечно же, Винс разорился в течение первых двух недель.

Трезвый тур «Swine», как предполагалось, должен был стать нашим великим воссоединением. Мир, казалось, должен был встать и скандировать “Motley Crue” только лишь потому, что Винс вернулся. Но правда была в том, что мы всё ещё не были «Motley Crue». Конечно же, все члены были на месте. Но тур был сплошной неразберихой. С метрономными дорожками, фонограммными подкладками и набором эффектов, пытаясь подражать студийным экспериментам на альбоме, мы были больше компьютером, чем группой на сцене. Когда мы играли “Live Wire”, я чувствовал прилив волнения, потому что песня была органичной. Когда же мы играли “Find Myself”, это звучало так же бездушно, как караоке. Хотя Винс снова пел в группе, я бы сказал, что он не был счастлив.

Часть проблемы состояла в том, что, как предсказывал Ковач, «Электра» кинула нас с рекламой, продвижением и продажами. И по мере снижения нашего морального духа — Томми, желающий современного звучания; Мик, всё ещё злящийся потому, что мы потеряли веру в него; Винс, находящийся в финансовой яме; и все мои семейные проблемы — для «Электры» не составляло труда, подстраховавшись, переломить хребет «Motley». Но мы не могли допустить, чтобы это произошло, потому что, если мы распадались, то мы должны были им двенадцать миллионов долларов. Если же мы оставались вместе, то они должны были двенадцать миллионов нам.

«Электра» скоро перестала платить нам, надеясь ввести нас в ещё больший долг и отчаяние. Они пытались добраться до нас через наших жён и адвокатов, насаждая мысли о ненадежности будущего группы. Они даже попытались достать нас через менеджера Памелы, рассказывая ей, что Томми — звезда «Motley Crue», и что он будет более обеспечен самостоятельно. Они нападали на нас со всех сторон. Поэтому мы вступили в войну: Речь о том, что тур «Generation Swine» был не просто попыткой продвинуть альбом и группу, а способом заставить лейбл обратить на нас внимание, отдать нам наши деньги и избавить нас от нашего контракта, чтобы мы могли быть вольны делать всё, что хотим.

Так со сцены я заставлял публику петь, “Нахер «Электру»!”. Я согласился на интервью в журнале «Spin» по одной единственной причине — наличию возможности назвать Сильвию Рон “пиздой” в печати. Я решил стать самым болезненным шипом у них в боку. В конце концов, это был лейбл, который делал все свои деньги на рок-н-ролле (на нас, на «Metallica», на «AC/DC»), но теперь отрёкся от этого. Лейбл настолько глупый что, пока они притесняли нас, они ещё и упустили английскую группу под названием «Prodigy», потому что думали, что у неё нет никакого будущего. Меньше чем через год «Prodigy» подписали многомиллионный контракт с «Maverick Records» и стали первой техно-группой, альбом которой стал номером один в Америке.

Мой план состоял в том, чтобы «Электра» настолько устала от нас, что сделает что-то, чтобы отпустить нас. Сейчас я понимаю, что, наверное, это была не лучшая тактика. Я совершил ошибку, пикируясь персонально с Сильвией так, чтобы она почувствовала, что её оскорбляют и обманывают. Это привело её к мысли, что я гнусный тип и заслуживаю всего этого, поэтому она продолжала закручивать гайки дальше, без единой мысли о том, что у нас есть дети и дома, и теперь у всех нас впервые в нашей жизни возникли проблемы с выплатами за них. Это был тёмный период. Я всё ещё многого не знал о бизнесе, как это работает, и как глубоко и далеко зашли иерархические цепочки. Я никогда прежде не находился по ту сторону баррикад от звукозаписывающего лейбла и не представлял себе, что «Motley Crue» застрянут между шестерёнками машины, которая хочет сокрушить нас.