Груз-500 (таежный детектив) - [15]

— Василий Николаевич, в прошлом месяце еду через Уссурийск, купил газету «Коммунар», а там объявление: «Создано общество по поиску спрятанного золота чжурчженей. Клад находится в крупных расщелинах сопок, где-то в районе Кондратеновки и Каменушки». И знаете, кто это общество возглавляет? Наш пробщик Валерка Савочкин.

— А, помню такого, — отозвался Романенко. — Вместе работали сначала на Бикине, потом на Аскольде. Вот слушаю Антона и думаю: не тем парень занялся. Каким-то кладоискательством увлекся, ищи теперь ветра в поле. А ведь он у нас в кадрах числится.

— А что он за мужик? — спросил Василий Николаевич. — Работать с ним можно?

— Ну я же с ним два года отбухал. За это время я привык к его особенностям, да и он многому научился. Парень-то грамотный, с высшим образованием, правда, не по нашему профилю. Чего он ввязался в эту авантюру — ума не приложу. Хотя слухи о чжур-чженьском золоте не первый год в наших краях ходят. А Валера большой чудак, но к нашему делу способный. С ним со скуки не помрешь. Жили в балке вместе. Помню, наберет он проб и копается часами в этих дробленых породных кусочках. А как золотинку найдет — сразу бежит ко мне. А я его спрашиваю:

«Валера, откуда породу подняли, с какой глубины и есть ли там еще что-нибудь стоящее?». А он мне в ответ: «Ну вы и вопросы задаете! Я ж не в траншее работаю, а геологией в свободное время занимаюсь». Савочкин, как он себя называет, — народный геолог-самоучка. Но дело свое знает и черновой работы не гнушается. Может сутками по глубоким сырым траншеям лазить. К тому же весельчак, анекдотов много знает. Над ним посмеивались, но по-доброму, — улыбнулся Романенко. — Но славу ему принесла другая его страсть — писать письма. Он у нас был почтовым Дон Жуаном. Выходило, что этот закоренелый холостяк со всеми российскими девчатами переписывается. Бывало, в день до тридцати писем получал. Иной раз идет с недовольным видом, а я его спрашиваю: «Валера, что такой грустный? Может, заболел или дома что случилось?» — «Да нет, — говорит, — с этим все в порядке. Только опять на базе артели кто-то мои письма вскрывал». — «Кто ж такую пачку осилит?» — сомневался я. Но он только махал рукой. Кстати, позже я узнал, что и дома-то у него не было.

— Письма-то о чем? — заинтересовался Савченко.

— Да все одинаковые: люблю, целую и так далее. Девчонки восторгались его романтическим описанием тайги, золота, дивились его удачливости и богатству, готовы были связать с ним свою жизнь. Савочкин находил в этой переписке неизъяснимое удовольствие. Но вот что удивительно. Получит пачку писем, ляжет на кровать и внимательно одно за другим читает. Где хмыкнет, где прокомментирует, а где и просто расхохочется до слез. А потом конверты с любовными посланиями на пол бросает. Они его больше не интересуют. Как-то, убирая в комнате, я целое ведро писем из-под его кровати выгреб. И на каждом конверте: «Главному геологу экспедиции Валерию Андреевичу Савочкину» — так он девчонкам представлялся. Я его спросил:

«Валера, зачем ты, сменный пробщик, так представляешься? Не высоко ли берешь?» — Савочкин рассмеялся и говорит: «Так ведь скука такая. А большому человеку и письма пишут поинтереснее, и предложения конкретные делают — хоть завтра на самолет и со мной под венец».

— Что он за мужик? — спросил Савченко. — Небось красавец писаный?

— Да какой красавец, — отмахнулся Романенко, — маленький, плюгавенький, физиономия типично чалдонская: глаза навыкате, нос курносый, весь в веснушках. Любая статная девка через него перешагнет и не оглянется.

Мужики засмеялись, живо представив портрет этого «Дон Жуана».

— А раз было, привез я срезы липы, — продолжал геолог. — За ними аж в Марьяновку ездил. И дал ему задание сделать для себя рабочий инструмент — лоток. Всегда так делается. Если пробщик может себе лоток сделать — это настоящий профессионал. И его лоток настолько руками отшлифован, что от сотни других с закрытыми глазами отличить можно. А потом у каждого лотка свои секреты, и только хозяин о них знает. Я встречал именные лотки, которым по семьдесят-сто лет. Они настолько изящны, аж просвечивают. Их можно прямо в музей сдавать.

— Так он сделал для себя лоток?

— Да где там. Так моим и пользовался. Из-за любовной писанины и «народной геологии» так и не нашел времени. А срезы до сих пор где-то в кладовке валяются. Так вот, когда Антон про объявление в «Коммунаре» сказал, я сразу про городище чжурчженей вспомнил. А дело было так, — с увлечением начал новый рассказ Романенко. — Приехал я в Марьяновку, а главного лесничего нет, отлучился на время. Мне его помощник говорит: «Давай в городище к чжурчженям в гости проскочим, здесь недалеко». Мы с ним на мотоцикл — и через пятнадцать минут подъехали к большому земляному валу, несколько метров высотой. А как поднялись на самый верх, то увидели внизу примерно с десяток гектаров земли, окруженных этой земляной стеной. Рядом Уссури. Она ежегодно разливается, затапливая все вокруг. А тут сухо. Столько лет дамбе, а будто недавно построена. На огороженном зеленом массиве несколько сот уликов стоит. Пчеловоды в это время как раз мед качали. И все в один голос чжурчженей благодарили за удобное угодье. Лучшего места для пасеки не найти, пожалуй, во всей большой Марьяновской округе. И пчеле всегда работа есть, и кочевать особо никуда не надо. Каждый пчеловод свои владения помечает: аккуратно древними алюминиевыми монетами межу обозначает. Как черепок найдешь — копай дальше, обязательно отыщешь деньги древнего государства, что здесь когда-то располагалось. Конечно, о золотых речи не идет, а серебряные попадались.