Грустный оптимизм счастливого поколения - [4]
Отношения с деревенскими сверстниками имели ту особенность, что зависели от их числа. Один на один все было просто и искренне. Но как только их собиралось трое-четверо, я сразу становился чужаком. Москвичей уже тогда недолюбливали. В любой игре деревенские пацаны блокировались и жульничали самым бесстыдным образом. Доходило иной раз и до весьма коварных замыслов. Один из них был связан с катанием на лошадях, коих в колхозе в то время было с десяток. В хорошую погоду деревенские выводили их на ночь пастись в поле. При этом они умели лихо ездить без седла и упряжи, держась за гриву лошади. Зная, что прокатиться верхом на лошади – вожделенная мечта любого мальчугана, они сговорились подсунуть мне самую норовистую кобылу и как следует ее взбодрить, предвкушая, как я с нее навернусь. Понятно, что замысел от меня тщательно скрывался, но по тому, как активно они меня уговаривали и расписывали смиренный нрав лошади, я заподозрил неладное и отказался. Уровень разочарования сорванцов убедил меня в правильности решения.
При хорошей погоде мы с дедом ежедневно ходили в лес, заготавливать на зиму дрова, сено и веники для козы и, конечно, грибы и ягоды. К десяти годам я вполне овладел основными навыками сельской жизни и стал старикам реальным помощником.
Дед был профессиональным слесарем и неплохим плотником. Все в доме делалось своими руками и, как правило, из ничего. Топор и пилу я взял в руки, как только появилась силенка их удержать. При этом совпало так, что убывающая сила деда как бы прирастала во мне. В результате этого количество дров и веников, приносимых нами из леса, оставалось из года в год неизменным и достаточным для того, чтобы пережить долгую зиму.
В отличие от силы, мастерство у деда сохранилось до последних дней, и передавал он его щедро и охотно. Помню, однажды, когда дед уже окончательно слег, я решил смастерить складную двухколенчатую удочку. Главная трудность состояла в изготовлении соединительного узла. Нужно было склепать из жести две трубочки так, чтобы они плотно входили одна в другую. Возился я долго, но никак не мог достичь желаемого результата. Видя это, дед, ворча и охая, встал с кровати и слабыми дрожащими руками сделал две трубки, которые плотно соединились. Это был его последний урок. В слесарном деле так я с ним и не сравнялся. Но и того, что освоил, хватило в дальнейшем с лихвой.
Лет с двенадцати круг моих деревенских обязанностей был уже довольно широк. Многие из них, например доставка воды из дальнего питьевого колодца, требовали немалых физических усилий. К концу лета я всегда не без удовлетворения отмечал, что ведра уже не казались столь тяжелыми и по дороге не нужно было отдыхать. Никогда всерьез не занимаясь спортом, я, тем не менее, не уступал своим сверстникам в силе, чему во многом был обязан летней закалке.
Одна обязанность требовала от меня не столько физических, сколько волевых усилий. Смешно сказать, но связана она была с козой по имени Катька, отличавшейся необычной агрессивностью и своенравием. Рано утром бабушка привязывала ее на лугу за огородом, а днем и вечером ее нужно было приводить домой доить. Прежде это делал дед, явно не испытывая удовольствия, когда коза валила его с ног, несясь как угорелая, или бодалась по самому ничтожному поводу и даже без такового. Стоило только деду, не сдержавшись, чертыхнуться, как коза тут же оборачивалась и так воинственно становилась на дыбы, что дед мгновенно вспоминал все немногие знакомые ему ласковые слова. Поэтому при первой же возможности он с радостью передал козу мне. Сначала я старался удирать в нужное время из дома, но принять козу все же пришлось.
Каждый раз, отправляясь за ней, я готовил небольшой задабривающий веник из рябиновых веток. Коза на нем сосредотачивалась, и я имел десяток секунд, чтобы вытащить из земли кол с веревкой. Любое промедление было чревато, так как, сожрав веник, коза вовсе не проникалась ко мне чувством благодарности, а становилась только злее от того, что удовольствие так быстро закончилось. Освободив кол, нужно было бежать за козой со всех ног, чтобы, не дай бог, не натянуть связывающую нас веревку. Все обитатели дома о приводе козы заблаговременно информировались и прятались. Особый статус имела лишь бабушка. Коза относилась к ней с безусловным уважением. Только годам к пятнадцати я обрел достаточную силу, чтобы убедить козу в целесообразности более уважительного отношения и ко мне.
По прошествии целого ряда лет, когда жена предложила назвать дочку Катей, я с ней, возможно впервые, не согласился, и дочку назвали Светой.
Однако даже эта злющая коза меркла на фоне красавца петуха, выросшего у всех на глазах из крошечного цыпленка и ставшего в одночасье хозяином и грозой как нашего, так и соседних дворов. Практически во всех действиях людей он усматривал опасность для своих (и соседских) любимых кур и тотчас принимал самые жесткие меры пресечения. Петуха, конечно, давно бы зарубили, как того требовали соседи и особенно почтальон, но бабушка стояла за него горой, ибо кур он содержал в образцовом порядке и неслись они как никогда прежде. Постепенно и соседи, поняв это, зарубили своих потрепанных и запуганных петухов за ненадобностью.
«Как раз у дверей дома мы встречаем двух сестер, которые входят с видом скорее спокойным, чем грустным. Я вижу двух красавиц, которые меня удивляют, но более всего меня поражает одна из них, которая делает мне реверанс:– Это г-н шевалье Де Сейигальт?– Да, мадемуазель, очень огорчен вашим несчастьем.– Не окажете ли честь снова подняться к нам?– У меня неотложное дело…».
«Я увидел на холме в пятидесяти шагах от меня пастуха, сопровождавшего стадо из десяти-двенадцати овец, и обратился к нему, чтобы узнать интересующие меня сведения. Я спросил у него, как называется эта деревня, и он ответил, что я нахожусь в Валь-де-Пьядене, что меня удивило из-за длины пути, который я проделал. Я спроси, как зовут хозяев пяти-шести домов, видневшихся вблизи, и обнаружил, что все те, кого он мне назвал, мне знакомы, но я не могу к ним зайти, чтобы не навлечь на них своим появлением неприятности.
Изучение истории телевидения показывает, что важнейшие идеи и открытия, составляющие основу современной телевизионной техники, принадлежат представителям нашей великой Родины. Первое место среди них занимает талантливый русский ученый Борис Львович Розинг, положивший своими работами начало развитию электронного телевидения. В основе его лежит идея использования безынерционного электронного луча для развертки изображений, выдвинутая ученым более 50 лет назад, когда сама электроника была еще в зачаточном состоянии.Выдающаяся роль Б.
За многие десятилетия жизни автору довелось пережить немало интересных событий, общаться с большим количеством людей, от рабочих до министров, побывать на промышленных предприятиях и организациях во всех уголках СССР, от Калининграда до Камчатки, от Мурманска до Еревана и Алма-Аты, работать во всех возможных должностях: от лаборанта до профессора и заведующего кафедрами, заместителя директора ЦНИИ по научной работе, главного инженера, научного руководителя Совета экономического и социального развития Московского района г.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Ни один писатель не может быть равнодушен к славе. «Помню, зашел у нас со Шварцем как-то разговор о славе, — вспоминал Л. Пантелеев, — и я сказал, что никогда не искал ее, что она, вероятно, только мешала бы мне. „Ах, что ты! Что ты! — воскликнул Евгений Львович с какой-то застенчивой и вместе с тем восторженной улыбкой. — Как ты можешь так говорить! Что может быть прекраснее… Слава!!!“».