Грустный гусар из Немецкого легиона - [4]

Впрочем, все-таки, до поры до времени, в жизнь лагеря, боевую и не очень, Филлис всматривалась меньше, чем в море. Смотреть на море — после города, в котором много еще на что можно было смотреть, — давно уже для Филлис стало необходимостью. Она даже узнала у отца названия виднеющихся вдали островов: Портланд и Сент-Альдхельм.

Вот и в тот день… Филлис сидела на стене боком, свесив ноги (разумеется, не наружу), и рассеянно смотрела в морскую даль.

Глаза человека (и не только его) так устроены, что стоит чему-то, в пределах видимости, прийти в движение, как тотчас взгляд переносится на этот предмет. Вот и в эту минуту… Взгляд уловил — и вовсе не в море — какую-то одинокую фигуру, которая подвигалась от лагеря военных.

Тропинка, по которой двигалась фигура, шла мимо их сада. Вглядевшись, Филлис поняла, что это действительно кто-то из лагеря, и приготовилась увидеть одного из тех гордых гусар Йоркского полка, о бравом виде которых говорили во всей округе.

Однако этот шел, глядя в землю. Он, кажется, и голову опустил бы долу, если бы тому не препятствовал стоячий воротник мундира.

Не замечая никого, а лишь следуя поворотам тропинки, гусар шагал уже вдоль ограды, так что его лицо можно было теперь разглядеть хорошо.

И она, Филлис, удивилась. Гусар был печален! Что это он? Что могло омрачить его сердце? Другое дело — ее… Ей-то было что переживать. А что — ему?..

В самом деле, удивление мисс Гроув… тогдашней Филлис, можно было понять. Ведь ее представление о военных (столько теперь о них рассказывала кухарка!) — ее, Филлис, представление о любом из гусар было таково, что всегда у гусара легко на душе… Вон как начищены пуговицы его мундира.

Что-то заставило солдата поднять глаза, и он увидел девушку на ее позиции — красивую молодую девушку с кисейным платочком на милых плечах и выступавшей из ворота платья прелестной шейкой. Вообще — вся она во всем своем белом наряде…. при свете этого удавшегося сегодня солнечного дня — так и бросилась ему в глаза! Солдат даже покраснел от неожиданности этого, наверное, особенно яркого среди его казенных буден видения… Но не остановился, прошел.

…Лицо иностранца-гусара виделось Филлис, даже когда она разогревала обед. Так мужественны и так гармоничны были его черты. Но… Такое оно было красивое, его лицо, а — грустное… Почему?

Так что, вполне естественно, на другой день, в этот же час, Филлис опять смотрела с ограды: ведь он же вчера ее увидел — и вполне может в свободное свое время прогуляться здесь опять.

На этот раз он шел медленно, читая (сколько же можно его читать) какой-то листок. Письмо? От кого?..

Солдат заранее рассчитал, сколько надо сделать вдоль ограды шагов, чтобы поднять голову и ее увидеть… Он улыбнулся ей, остановился и сделал поклон. Такой учтивый, на какой не был способен ни один молодой человек в их деревне.

— Какой сегодня хороший день, не правда ли? — сказал он.

Разумеется, что с этим замечательно мудрым наблюдением над погодой Филлис не могла не согласиться. И спросила сама:

— Что вы читаете?

И он ожидал этот ее вопрос (ведь только уставшим от жизни и ни на что в ней дольше не надеющимся показались бы эти слова молодых людей пустой банальностью), он отвечал, что письмо от его матери из Германии, что письма от нее приходят редко, и потому он, вот, перечитывает их по несколько раз.

Вот и все, что произошло в этот день, в это их никак не условленное свидание.

Но очень даже правильно решил он, гусар, что не надо и говорить о том же часе на другой день…

Теперь, когда я далеко уже не тот мальчишка, которому мисс Гроув рассказала эту историю, я догадываюсь, почему она, англичанка, хорошо понимала немца… Всегда они, молодые люди, к какой бы национальности ни принадлежали, поймут друг друга, если друг другу понравятся.

Наверное, так было и с ними… Наверное, когда в его, немца, распоряжении не оказывалось тех слов, которыми он хотел ей, англичанке, поведать о своем чувстве, глаза его приходили на помощь языку, а глазам… Но то, конечно же, произошло далеко не сразу — наконец, глазам помогли однажды его усы…

Да, да, это ее, Филлис, знакомство, начавшееся так неосмотрительно, даже можно сказать, опрометчиво, крепло с каждым новым свиданием. А уж когда она узнала историю жизни этого «блестящего гусара»!..

Он, Маттеус Тина, как она и подумала, родился не в деревне, нет, его родной город, Саарбрюккен, на самой дальней отсюда стороне Германии. В британскую армию он был завербован в этом немецком городе.

…И даже тогда она, мисс Гроув, приостановив свое повествование, вдруг сказала мне с убежденностью церковного проповедника: «Вот… Прожила с тех пор столько лет — и утверждаю, что такого благовоспитанного, как Маттеус Тина, трудно встретить среди солдат чисто английских полков. Своими манерами и своей образованностью он походил на нашего отечественного офицера, недаром английское командование Немецкого легиона произвело его в капралы».

А когда мисс Гроув в своем рассказе (не всегда, правда, стройном и последовательном) возвратилась к такой особенности Маттеуса, как его тоска по матери, она воскликнула:

— Но… Как раз это оказалось главным! Ведь не только по матери он тосковал, Маттеус… Нет, он мечтал о своей Германии!