Грустные клоуны - [57]

— Посмотрите-ка на него. Что он делает с этими деньгами в руке?

— Мадмуазель, — ответил Вилли, подмигивая ей, — я ищу человека.

— Свинья, — сказала девица.

Вилли уже попытал счастья в нескольких барах. Он входил, облокачивался на стойку и делал вид, что пересчитывает деньги. Сначала он думал прикинуться пьяным, но ему не хотелось, чтобы его посчитали беззащитным, ему нужен был человек, готовый на все, настоящий убийца: его не устраивал тип, готовый лишь оглушить его. Он уже не знал, чего хотел больше: свести счеты с собственной жизнью или воспользоваться услугами наемного убийцы, чтобы устранить своего соперника. Впрочем, этот означало одно и то же. Он хотел, чтобы ему помогли выйти из тупика, вот и все. Какое-то время он светил деньгами, потом выходил. Но эта уловка не срабатывала. Никто не шел следом за ним. Вилли почувствовал отвращение. И тем не менее он очень ясно представлял себе сцену и физиономии типов, которым доверил бы сыграть ее. Выходя из очередного дансинга, Вилли все-таки заметил субъекта, скользнувшего следом за ним. С бешено колотящимся сердцем, он свернул в темный переулок, счастливый от того, что еще не лишился чувства страха. Человек приблизился к нему, держа руки в карманах, и ловким движением сунул под нос Вилли пачку фотографий.

— Dirty pictures, — сказал он. — Very dirty. [10]

— I am in dirty pictures myself, — ответил Вилли. — Very dirty. [11]

Субъект подошел ближе.

— Соотечественник? И все же я бы хотел, чтобы вы взглянули…

Он продемонстрировал свою коллекцию.

— Поймите меня правильно, — сказал он. — Это не только ради денег или стаканчика, хотя, если бы мне его предложили. Чтобы установить человеческий контакт.

— Добрый вечер.

— Так что, Вилли, неужели и в самом деле нет способа вытянуть из вас хоть слово?

Журналист.

— Отлично! — сказал Вилли. — Хорошо сыграно, приятель. Я почти клюнул.

— Если вы ничего не хотите говорить, Вилли, значит в том, что поговаривают люди, есть доля истины.

Вилли мило ему улыбнулся.

— Ну и о чем же они поговаривают?

— О том, что самая дружная супружеская пара в мире стоит на грани развода, — ответил незнакомец.

«Выстрел наугад», — подумал Вилли.

— Не слишком на это рассчитывайте. Однако, приятель, мне очень понравилось ваше представление о том, что меня можно вызвать на откровение, показав порнографические снимки. Видите ли, вы принимаете меня слишком всерьез. Журналисты чересчур сильно верят в Вилли Боше, забывая при этом, что сделали его они сами.

Вилли развернулся и пошел прочь. Он был почти уверен, что журналист «стрелял» вслепую, но так тоже можно было убить. Тут он ничего не мог сделать. Он больше не искал Сопрано: после этой встречи он снова был по уши в дерьме. Вилли зашел в «Сентра» и тут же увидел в баре двух журналистов, которые накануне брали у него интервью. Он понимал, что это было совпадением, но тем не менее почувствовал, что у него начинается крапивница.

— Привет, Вилли, что вы здесь делаете?

— Я вышел из казино. Вы не видели мою жену? Я потерял ее в суматохе.

— Не видели. Выпьете стаканчик?

— Нет, пойду ее искать. Если вы ее увидите, скажите, что я вернулся в игорный зал.

— О'кей.

Не задерживаясь в баре, он рассовал деньги по карманам и вошел в казино. Вилли вдруг вспомнил, что сказал ему портье в отеле: этим вечером в казино проводится бал «Веглион» — самый большой бал-маскарад года. Может быть, здесь будет Энн в карнавальном костюме, и, может быть, ему удастся приблизиться к ней и прошептать «я тебя люблю», оставаясь при этом не узнанным. У него не было пригласительного билета, но его с готовностью пропустили на бал Масок, оказав знаки внимания, на которые мог рассчитывать человек, выглядевший, как Вилли Боше. Люстры придавали залам искрящееся величие воздушного праздника. Вилли бродил из зала в зал, но Энн нигде не было, она не пришла, хотя это был последний бал сезона. Оркестр играл только вальсы, и каждый раз, заслышав звуки музыки, ему казалось, будто Энн отказала ему в танце. В конце концов, Вилли направился к выходу. Он подоспел к самому разгару конфликта: контролер не пускал на бал господина, одетого в костюм кюре.

— Я не могу вас пропустить в таком виде. Вы прекрасно знаете, что допустимы только приемлемые маскарадные костюмы. Мы не можем шокировать людей.

— Но это вовсе не маскарадный костюм, — запротестовал священник.

Он выглядел честным человеком, который желает только одного — быть понятым окружающими.

— Я настоящий кюре из Жиана — деревни, что на Большом Карнизе, выше Сент-Анэ. Я специально приехал, чтобы немного потанцевать.

Оторопевшие люди в растерянности смотрели на него. Даже неверующие испытывали такое чувство, будто им нанесли удар ниже пояса. Каждый смутно воспринимал это как личное оскорбление. Дело не в религии, раздавался ропот. Дело в том, что каждая вещь должна находиться на своем месте, на том, которое ей отведено. Люди переставали понимать, кто есть кто, и это отрицательно сказывалось на моральных устоях. Отныне ни на что нельзя было рассчитывать, вот так.

— Послушайте, сударь, — продолжал умолять контролера кюре, — пропустите меня. Я не в маскарадном костюме — я просто пытаюсь дискредитировать себя.