Грустные клоуны - [37]

— Дорогой кусочек лазури! — орал Бебдерн. — У вас ничего не получится! Выбраться отсюда нет никакой возможности, кругом одна чистота и звезды. Чистота поймала нас в свои сети. Мучительное стремление к чему-нибудь, серенады души при лунном свете, рука на сердце в погоне за мечтой! Господи, сделай меня грязным!

Он упал на колени посреди улицы, но на пешеходной дорожке, ибо был не столь пьян, как это могло показаться.

— Господи, научи нас жить грязными и счастливыми! Спаси нас от искушения голубым, розовым, нежной любовью и чистотой!

Такси сигналили вовсю, но Ла Марн не сходил с пешеходного перехода — как всегда, право было на его стороне.

— Люди на земле — все равно, что птицы, взмахивающие крыльями! — заявил он полицейскому, который пытался заставить его освободить дорогу. — Они машут крыльями, но никак не могут взлететь! А когда взлетают, то сворачивают себе шею!

В конце концов Вилли удалось затащить его на тротуар и впихнуть в такси. Они поехали в отель.

— Мисс Мур поднялась в ваши апартаменты, месье Боше, — доложил портье. — Полагаю, я поступил правильно, впустив ее.

— Она была одна?

— Ее сопровождала молодая женщина, месье.

— Хорошо, ведь нас, понимаете ли, тоже двое.

— Я понимаю, месье Боше… — по губам портье скользнула улыбка. — Конечно, это нужно для поддержания вашей репутации.

Вилли ожидал, что взгляд портье отразит хоть какое-то почтение к его хорошо известному цинизму, но увидел лишь безмятежность старого пастуха, давно привыкшего к печальному блеянию ягнят. Как правило, люди не упрощали ему жизнь. Существовал своего рода заговор с целью помешать им выйти за рамки своей наивности. Добиться этого не удавалось даже заднице в ее самых героических усилиях. На пару секунд он представил себе отвратительную картину мира, преображенного в зеленое пастбище, на котором в манеже сидел маленький Вилли, а Сопрано, превратившийся из телохранителя в няньку, прикалывал бумажные крылышки, к розовым попкам двух ангелочков, одним из которых был сам Вилли, другим — Бебдерн.

— Задница не позволяет опускаться, — заявил тот. — В ней нет идеологии.

Ла Марн испытывал беспредельную тоску по дерьму, словно забыл, когда ел в последний раз.

Портье провел обоих в лифт со всей предупредительностью и заботой, которых, как ему казалось, заслуживало их состояние неустойчивости и болезненной чувствительности. Некоторое время они ездили между первым и седьмым этажами. Наконец портье удалось перехватить их и доставить в апартаменты, где они нашли малышку Мур лежащей в постели с журналом «Вог» в руках и некую блондинку, которой мать, должно быть, одолжила по такому случаю свое вечернее платье. Вилли подошел к крошке Мур и поцеловал ее в лоб.

— Папочка рад видеть свою маленькую голубку, — объявил он. — Представь меня своей подруге.

— Я счастлива познакомиться с вами, — сказала блондинка с сильным ниццским акцентом.

Все это выглядело так невинно, что Ла Марн едва не разрыдался, в то время как Вилли снимал штаны, стоя под люстрой посреди салона. На его красивом лице курчавого ребенка появилось выражение гурмана, которое он обязательно надевал на себя в присутствии фотографов. «Вероятно, он был очаровательным ребенком с мягкими вьющимися кудряшками», — подумал Ла Марн. Внезапно он увидел перед собой картину, являвшуюся не чем иным, как порождением белой горячки: в комнате находились дети, собиравшиеся заняться какими-то сексуальными играми, твердо убежденные в том, что это позволит им стать взрослыми. Айрис помогала Вилли раздеться, время от времени она с улыбкой поглядывала на него снизу вверх, и ее лицо светилось абсолютной чистотой — а что еще, кроме невинности и чистоты, может предложить человеческое лицо? Казалось, она играет с какой-то странной куклой. Что касается другой девицы, то она ждала своего момента, стоя на четвереньках с задранным до талии платьем, как велел Вилли. Она была слишком ошарашена всем случившимся, чтобы хоть как-то на это реагировать. Самое неприятное заключалось в том, что она была курчавой блондинкой, и Вилли снова посетило омерзительное видение зеленых пастбищ с бесчисленными овечками. Чтобы как-то развлечься, он даже начал считать их.

Бебдерн несколько минут наблюдал за этой детской комнатой, и когда Вилли подал ему знак, приглашая присоединиться к их играм, отскочил в сторону и спрятался за креслом.

— Нет, нет! — выкрикнул он писклявым голосом. — Не трогайте меня!

Вилли с удивлением обернулся к нему.

— У вас ничего не получится! — торжественно заявил Бебдерн. — У Гитлера ничего не получилось! У Сталина ничего не получилось! Это никогда не удавалось никакой полиции! Никакой инквизиции, никакому зверству! Оно остается чистым! Его невозможно испачкать! Человеческое лицо всегда остается чистым!

— Нет, вы только посмотрите, — сказал Вилли. — Вы когда-нибудь такое видели? Это просто отвратительно, верно?

— Люди на земле подобны птицам, громко хлопающим крыльями! — вопил Ла Марн, граф Бебдерн, герцог д'Аушвиц. — Сейчас я слышу шелест ваших жалких крыльев, Вилли, вот так! Это глухой, скорбный и невнятный шум, но именно в этом и заключается его красота!