Грустное кино - [37]

Уголком глаза Борис заметил белый махровый халат – Арабелла уже вылезала из своего трейлера, ведя оживленную беседу с дю Кувье. Борис понял, что времени у него осталось немного.

– Но ведь ты, конечно же, не считаешь, – сказал он Памеле, уставив на нее самый свой мрачный и серьезный взор, – что в этой роли… в этом характере… нет чего-то большего. Уверен, ты должна распознавать символику и иносказательность, лежащую в основе этого эпизода – возможно, самого главного эпизода во всем фильме.

– Что ж, я очень хотела бы думать, что здесь есть что-то большее, нежели просто… да, конечно, я уверена, что здесь действительно есть что-то большее… иначе бы никого из нас здесь не было.

– Все верно, – торопливо подтвердил Борис. – Послушай, вот что я тебе скажу… я попрошу Арабеллу, гм, не слишком усердствовать… а тебя, в свою очередь, попытаться… вроде как ее в этом поддержать… понимаешь?

Он заговорщицки подмигнул девушке в тот самый момент, когда, сияя улыбкой, к ним подошла Арабелла.

– Bon [23], – сказала она, – теперь мы работаем, да?

Борис встал и помог подняться Памеле.

– Да, давайте попробуем, – произнес он в манере Лоуренса Оливье, – теперь у нас все классно получится, правда?

Памела умоляюще посмотрела на Бориса, прежде чем отойти на несколько шагов и дать ему возможность поговорить с Арабеллой наедине. И сама Арабелла тут же за эту возможность ухватилась.

– Ну что, – прошептала она, – как ей это понравилось?

Борис кивнул, подмигнул и выдал ей Сидов знак в виде колечка из большого и указательного пальцев.

– Она это обожает, просто обожает.

Арабелла была в восторге.

– Ах, чудесно, как чудесно!

– Да, это прекрасно, – согласился Борис. – Только держись там, слышишь?

Она сжала его ладонь.

– Ах, chéri, можешь на это рассчитывать!

13

В тот же день, около часа, Липс Мэлоун вернулся из двухдневной поездки в Париж, где он выполнял задание существенной важности. Задание состояло в том, чтобы прочесать улицы, клубы и публичные дома на Монмартре и Елисейских Полях в поисках девушки, чьи нога и задница напоминали бы ноги и задницу Арабеллы. Или, по крайней мере, выглядели бы достаточно адекватно, чтобы на крупных планах проникновения дяди не было заметно, что это другая девушка. Липс замечательно справился со своей задачей, учитывая то короткое время, которые было ему отпущено. Темноглазой девушке было двадцать лет – или так она, по крайней мере, сказала. Впрочем, она выглядела не намного старше, а главное – у нее был нужный цвет кожи. После определенной кропотливой работы дю Кувье, включая копирование прически Арабеллы, сходство стало просто поразительным. Что было еще важнее, девушка обладала осиной талией Арабеллы, длинными и изящными ногами балерины, а также идеальной задницей – главными частями тела, выдвигаемыми на серебряный экран.

Звали ее Иветта, а ее цена составляла сто франков за то, что она определила как «acte normal» – все отклонения от этого акта следовало предварительно обсуждать. После уяснения характера работы, а также того факта, что эта работа сможет занять ее на целых двое суток, Иветта произвела определенные подсчеты и объявила свою цену – четыре тысячи восемьсот франков.

Липс, который, закупая оптом, привык получать вещи по специальной цене или хотя бы со скидкой, сперва ничего не понял.

– Сорок восемь сотен франков? Это же пятнадцать сотен долларов, черт побери! Как ты такую сумму начислила?

– Я так прикидываю, надо взять одного клиента в час, – объяснила Иветта. – Тогда одна сотня в час, умноженная на сорок восемь часов, даст сорок восемь сотен франков.

– А как насчет сна? – поинтересовался Липс. – Ты что, никогда не спишь?

Девушка пожала плечами.

– Порой я сорок восемь часов без сна работаю. – Затем она добавила: – А кроме того, Арабелла богата, и кинокомпания тоже.

– Ладно, – сказал Липс, – черт с тобой.

На самом деле он уже приготовился к куда более высокой цене за нужную девушку. К тому же Иветта была права. Познакомившись с ней в студии, Борис и Сид тоже с этим согласились.

Незадолго перед ланчем пошел дождь, положив конец съемкам в тот день, а потому вся компания вернулась на студию. Впрочем, так, скорее всего, в любом случае следовало поступить, ибо Памела уже дважды достигала момента перелома и очень близко подошла к коллапсу.

На первой пересъемке она была более расслаблена, особенно в начале – лежа с закрытыми глазами и держа руки за головой, словно они были связаны в запястьях. Тело Памелы медленно корчилось предположительно в ложном отклике – тогда как Арабелла, стоя на коленях у нее между ног, массировала ее груди и пробегала языком вверх-вниз по ее половым губам, примерно через раз медля в самом верху, чтобы игриво ткнуть клитор.

Затем, когда камера взяла очень крупный план, Арабелла отняла руки от грудей Памелы, взялась за ее половые губы и медленно их раздвинула.

– Ты его берешь? – шепотом спросил Борис у Ласло, имея в виду поблескивающий жемчужно-розовый клитор, который обнажили половые губы, когда Арабелла ненадолго остановилась, просто разглядывая его, словно бы в предвкушении, прежде чем потянуться к нему своим таким же розовым языком.