Грусть белых ночей - [34]

Антонина лишь украдкой взглянула на меня и сразу отвернулась: у нее такое выражение, будто мы только вчера расстались и нам нечего друг другу сказать.

— Давай, брат математик, — поощряет Разуменко. — Народ ждет. Докажи, что интеллигенция не даром ест хлеб.

Беленькая соседка подкладывает мне на тарелку закуску. Иван, которого посадили отдельно от жены, лукаво мне подмигивает, подбадривает, хлопая осоловелыми глазами, раскрасневшийся председатель сельсовета Михейчик.

Я выпиваю.

— Рад тебя видеть, — говорю Антонине. — Вчера поджидал автобус.

Антонина все ж умеет играть. Минуту назад лицо ее было насмешливо-упрямым, теперь она радушна, доброжелательна. Заводит через стол разговор с Иваном. Разговор пустой, никчемный, но Антонина смеется, на ее щеках появляются ямочки. Хотел бы я быть на месте Ивана. Он совсем не думает о том, что говорит, но его слушают, слова его способны вызвать смех. У меня с Антониной так не получается.

— Познакомься, — повернувшись ко мне, говорит Антонина. — Это Валя, мы с ней вместе живем.

Я называю себя, мы пожимаем друг другу руки. У Вали приятное, какое-то спокойное и безмятежное лицо с чуть заметной синевой под глазами.

— Я вас знаю, — говорит Валя. — Хотя первый раз вижу. Антонина рассказывала о вас.

Растерявшись, я в первый момент не знаю, что ответить.

— Вам, верно, боязно со мной сидеть? Она изобразила меня страшилищем?

— Совсем наоборот. Она говорит, что вы хороший...

Антонина слышит эти слова, но молчит. Как будто ее здесь нет.

Это что-то новое. Но я боюсь ошибиться.

— Мы с Антониной Давние знакомые, — говорю соседке. — Только она забыла об этом.

Антонина поворачивается ко мне. Глаза ее сузились, в них скачут, кажется мне, злые искорки.

— Это ты забыл. Кавалер, называется. Хоть бы письмо написал.

Соседка как будто начинает о чем-то догадываться.

— Разбирайтесь сами, — говорит она, — только не ссорьтесь.

Мне становится весело.

— Антонина, — шепчу я, легко коснувшись ее плеча, — хочешь, признаюсь, почему приехал в Ковальцы? Я мог бы жить в другом месте...

Антонина слушать, однако, не хочет, снова начинает говорить с Иваном.

Но сегодня я настойчив.

— Я ради тебя приехал, — говорю Антонине. — Ты была маленькая, но я тебя запомнил. Служил в армии и думал, что ты уже школу скоро кончишь.

Она становится серьезной, задумчивой, как в тот вечер, когда мы до полуночи бродили по деревне.

— Неужто не мог письма написать? — спрашивает она с искренним сожалением в голосе.

— К чему тебе письма?

— И я о тебе думала бы. Я завидовала девчатам, которые получали письма.

— У тебя кто-нибудь есть?

— Генерал. — Антонина снова делается насмешливой и колючей. — Хочет бросить свою старую каргу и жениться на мне...

— В таком случае поздравляю. Генералом я не буду.

— Перестаньте ссориться, — шепчет соседка. — Антонина, как тебе не стыдно?

— Ты не вмешивайся. Может, мне нравится его дразнить. Хочу характер проверить...

Теперь Антонина кажется веселой и беззаботной.

Вот такая она. Каждую минуту новая. Как стремительная речка, которая успела измениться, пока ступил в нее второй раз.

Мне не остается ничего другого, как принять вызов.

— Жаль, что не познакомились раньше. Но это можно исправить. Давайте как-нибудь сходим в кино.

— И конфет ей купишь? — спрашивает Антонина.

— Тебе мы об этом не скажем.

— Я все равно узнаю.

Разговор умным не назовешь. Но лучше у меня с Антониной не выходит. Весь этот год я надеялся на чудо, на то, что меж нами протянется ниточка взаимопонимания. Итог грустный — я все время как бы завязываю знакомство с Антониной, выламываюсь, становлюсь непохожим на самого себя.

Люди оторвались от работы, будней и рады повеселиться. Неужели Антонина хочет, чтобы праздник был каждый день? Мать Антонины, маленькая, скромная, хлопочет вокруг гостей. Дочь на нее совсем не похожа, больше на отца, только черты округлого лица по-девичьи тонкие, нежные.

Среди гостей есть женщина, чем-то похожая на Антонину. Это директор совхоза Татьяна Федоровна. Когда я встречаю ее на улице, невольно вздрагиваю. Когда-то она была красивая, но и теперь, а ей под пятьдесят, что-то от молодой привлекательности осталось. Странная, однако, судьба: о Татьяне Федоровне тайком говорят, что она никогда не была замужем, хотя имеет сына, студента, чернявенького, щуплого, невзрачного.

Лет пять назад директором совхоза был Разуменко, его сменила Татьяна Федоровна. Но они в дружбе. Они, если б выпала судьба, были бы хорошей парой: рослые, ясноглазые, с хитринкой в характере.

Я выхожу в прихожую покурить. И сразу за мной из сумятицы застолья выскальзывает Иван. Разминая в шершавых пальцах сигарету, усмехается:

— Необъезженная кобылка. Не хочет в оглобли. Однако не вешай носа.

Иван выходит во двор, я, пользуясь тем, что никто не видит, накидываю на плечи пальто, хватаю шапку и выскакиваю следом. Хороший вечер, похоже, поворачивает на мороз: небо звездное, светлое.

Через улицу метнулась тень, это сумасшедшая Ванда делает свой обычный вечерний обход.

IV

Антонина, Антонина...

Внешне живу спокойно, уравновешенно, а в душе разлад. Нету дня, нету даже часа, когда б не думал об Антонине. Она как наваждение, от которого нельзя избавиться.