Группа поддержки для выживших девушек - [5]

– М-м-м, – мычу я, застигнутая врасплох. – Адриенн опаздывает уже на двадцать шесть минут.

– И что вы при этом испытываете? – спрашивает доктор Кэрол.

– Тревогу? – предпринимаю попытку я.

– Послушайте, – говорит Джулия. – Почему мы говорим о деньгах? Мэрилин считает, что группа больше не служит поставленной цели, а когда мы половину сессии тратим на то, чтобы порассуждать о снеках, я не могу не согласиться. Что с нами случилось? Когда мы настолько опустились?

– Я всего лишь хочу, – говорит Хизер, глубоко вздохнув, – чтобы кто-нибудь принес кофе с булочками. Точка.

Доктор Кэрол готовится обратиться к Великому Снек-Кризису 2010, но ее опережает Дани. Обычно она молчит, как воды в рот набрала, а потому если она начинает говорить, то все слушают.

– Я хочу сказать кое-что, – говорит Дани. – А потом вы сможете вернуться к снекам.

– Или не сможем, – говорит Джулия.

– Это моя последняя сессия, – говорит Дани. – Я заканчиваю.

Наступает длительное, жуткое молчание.

Дани вместе с Адриенн и Мэрилин – одни из первоначальных последних девушек. Потеря ее означала бы изменение группы, а группа никогда не менялась. Мы вместе встречали импичмент Клинтона и 9/11. Мы были здесь друг для друга после Колумбайна и Виргинского политехнического[3]. Когда в Массачусетсе легализовали гейские браки, мы все сбросились и купили Дани хорошенький маленький «Беретта Нано». Даже гравировку на нем сделали – ее имя и имя Мишель. Когда заново открыли франшизу Мэрилин и она предпочла прятаться, она по-прежнему раз в месяц прилетала в Лос-Анджелес и встречалась с группой.

Но в последние несколько лет доктор Кэрол заканчивала сессии на несколько минут раньше, Мэрилин стала менее терпеливой с людьми, Джулия стала назойливее в том, что касается политики, и у меня появилось впечатление, что, если бы не Хизер, некоторые из нас давно бы уже ушли. Но между нами всегда существовало безмолвное согласие в том, что мы должны приезжать и дальше, несмотря ни на что, потому что это единственная постоянная, надежная вещь в жизни Хизер.

Как это ни удивительно, сильнее всего сообщение Дани ударяет не по Хизер.

– Я поняла, что это знак, когда Адриенн опоздала, – говорю я, а потом закрываю лицо, чтобы иметь некоторую приватность, потому что я не могу идти в туалет в одиночестве.

– Боже мой, – говорит Хизер. – Она же плачет.

– Просто я удивлена, – говорю я, проводя рукавом футболки по глазам. – Это слезы удивления.

– Извини, – тихо говорит мне Дани.

Я пожимаю плечами, но мне хочется кричать. «Вы всё уничтожили! Вы уничтожили всех и вся!»

Телефон Мэрилин начинает жужжать в глубинах ее сумки. Прежде у нас было строгое правило «телефон отключать», но и этому правилу мы позволили стереться за последние несколько лет.

– Все в порядке, – говорю я. – Все в порядке. Давайте сменим тему.

Телефон Мэрилин продолжает жужжать, и мне хочется заорать: «Да ответь ты уже! Возьми и ответь, потому что, если не ответишь, будешь до конца сессии задаваться вопросом, кто тебе звонил! А если собираешься не отвечать, то ведь с таким же успехом можешь и ответить!»

– У вас такой вид, будто вы собираетесь поделиться чем-то? – говорит мне доктор Кэрол.

– Нет, – отвечаю я, – мне нечем делиться. Просто я… просто я думаю, что Дани не понимает последствий своего решения.

– Езды в одну сторону два часа, – говорит Дани.

Играет цифровой ксилофон, и я перевожу взгляд на Джулию и смотрю на нее, пока она не выключает свой телефон. Неужели я одна соблюдаю запрет на использование телефонов во время сессий?

– И какие, по вашему мнению, будут последствия? – спрашивает доктор Кэрол.

Как же они не понимают? Джулия сидит в кресле-каталке со своими представлениями о жизни, свойственными студенту магистратуры, со своей хипстерской челкой, в иронической футболке, сидит рядом с Мэрилин, которая похожа на крупную черноволосую, всегда готовую к съемкам техасскую домохозяйку в каком-нибудь реалити-шоу. Хизер – сплошь вся длинные конечности, узловатые локти, чесоточные колени, ее едва удерживает от распада одежда, которую он взяла из контейнера с пожертвованиями, а Дани напоминает Брюса Спрингстина[4], если бы тот был женщиной. Никто из нас здесь больше не на своем месте.

– Это совершенно очевидно, – говорю я. – Не думаю, что в этом кого-то из нас нужно убеждать. То есть мне это абсолютно ясно. Дани уходит, а после перестанет здесь появляться и Адриенн. Мэрилин и Джулия ненавидят друг друга, одна из них перестанет приходить после Адриенн, а Хизер использует это как предлог для того, чтобы снова вернуться к наркотикам. И кто тогда останется? Я? Если кто-то один из нас уйдет, все развалится. Может быть, не к следующей сессии, может быть, через одну-две. А то и три. И в конечном счете останется большая пустая комната со складными стульями и настенными фотографиями. Я хочу сказать, это совершенно ясно. Это никакая не катастрофа, никакая не проблема, ведь все когда-нибудь кончается и нам всем нужно двигаться дальше, а шестнадцать лет – долгий срок, я просто хочу сказать об этом, чтобы всем было понятно. Кто-то должен объяснить Дани, что именно она делает.