Группа крови - [22]

Проснувшись после таких видений, он пытался воплотить их в металле и пластике. Иногда это получалось, иногда – нет.

Однажды он нашел в поле брошенную цистерну из-под аммиачных удобрений. Он ходил мимо нее целый месяц – день за днем, а иногда и по два раза на день, – пока окончательно не убедился в том, что серебристая бочка на колесах никому не нужна. Тогда он пригнал в поле одну из своих самоделок, отличавшуюся отменной тягой, ценой немалых усилий набросил дышло аммиачной бочки на прицепное устройство своего мини-трактора и увез цистерну домой. Через три месяца он опробовал на Оке подводную лодку оригинальной конструкции. Посмотреть на испытания сбежалось население трех деревень, а вечером того же дня его навестил участковый в сопровождении председателя колхоза. Они сказали, что он украл казенное имущество и грозились отдать его под суд. До суда дело не дошло, но стоимость прицепа-цистерны ему пришлось выплатить. Само собой, имелась в виду стоимость новой цистерны, а не того металлолома, который он подобрал в поле.

Кстати, подводную лодку у него тоже отобрали – для них это была просто ворованная цистерна. Иногда он приходил на мехдвор и издали разглядывал свое ржавеющее под открытым небом детище. Впрочем, он ни о чем не жалел: теперь ему были видны многочисленные недостатки конструкции. Например, корпус (он же драгоценная аммиачная бочка) был недостаточно обтекаемым, что существенно снижало скорость и увеличивало расход топлива. В голове Кузнеца мало-помалу складывался очередной проект – на сей раз не подводной лодки (в самом деле, на кой черт нужна субмарина в Оке?), а скоростного глиссера на подводных крыльях.

Деньги Кузнеца не волновали. Он вспоминал о них только тогда, когда не мог без них обойтись.

Не все нужные детали и узлы можно было раздобыть на свалке. Кое-что приходилось покупать. И потом, нужно ведь было еще на что-то жить. За год через его руки проходили тысячи, а порой и десятки тысяч долларов: он собирал и продавал соседям сельскохозяйственные машины. Фермеры платили не скупясь, но бывали случаи, когда он отдавал отлаженный, как концертный рояль, трактор за пять-шесть мешков картошки. Все, что удавалось выручить (кроме картошки, разумеется), он немедленно пускал на реализацию очередных проектов. Новых проектов всегда было больше, чем завершенных: они росли и ветвились, выбрасывали многочисленные побеги и пускали корни. На все у него просто не хватало сил и времени, не говоря уже о деньгах. Он десять лет откладывал ремонт избы, ограничившись тем, что разобрал пришедшую в негодность печку. За десять лет изба окончательно развалилась, а он привык жить в своем бетонном бункере и начал всерьез подумывать о том, чтобы построить на месте избы обсерваторию. Он раздобыл кое-какую литературу по оптике – шлифовка линз, фокусные расстояния и тому подобная высокоученая петрушка, – но тут на горизонте возник старинный приятель Гена Гаркун со своим русским американцем, и для Кузнеца начались по-настоящему горячие деньки.

Юридическая сторона дела его ничуть не настораживала. Все равно за всю свою жизнь он так и не научился разбираться во всех этих печатях, подписях, холдингах и брифингах. Бумага, которую он подписал, имела солидный, вполне официальный вид. К бумаге прилагалось честное слово старого приятеля Гены. Так какие, спрашивается, у Кузнеца могли возникнуть сомнения? Кроме того, вся его жизнь была сплошной и непрерывной цепью бескорыстных авантюр, и он не видел ничего странного в том, что кто-то намеревается выполнять заказ правительства США в подвале, расположенном на окраине деревни Ежики. В конце концов, так действительно было дешевле, а умение творить нечто из ничего Кузнец полагал едва ли не основной добродетелью уважающего себя механика. Если бы к нему пришел человек в космическом скафандре и предложил сконструировать, собрать, отладить и запустить на орбиту метеорологический или даже оборонный спутник, Кузнец без колебаний взялся бы за эту работу. Ну, разве что попросил бы пару сотен аванса на всякую электронную требуху и бочку-другую керосина, чтобы заправить ракету-носитель.

Мельницу он соорудил довольно быстро, приспособив и модернизировав ржавевшую на заднем дворе бетономешалку, торчавшую здесь со времени строительства бункера. С емкостями для замачивания и вываривания сырья, всякими ситами и выжимными прессами особых трудностей не возникло. Кузнец, как мог, разнообразил довольно скучный процесс сборки и наладки стандартного, по сути дела, оборудования, до предела механизировав и автоматизировав каждую стадию будущего производства.

В этом был резон, поскольку «американец» Мышляев предупредил его, что не собирается нанимать рабочих со стороны. Следовательно, весь физический труд должен был лечь на плечи уже имеющегося в наличии персонала «совместного предприятия»: директора Мышляева, консультанта по изготовлению денежных знаков Гены Гаркуна, специалиста-химика Заболотного и, конечно же, самого Кузнеца.

Химик Заболотный оказался чванливым, крайне неприятным в общении, сухим и педантичным типом, не упускавшим случая лишний раз подчеркнуть, что он имеет степень кандидата технических наук и потому относится к разряду творческой интеллигенции. Было с первого взгляда ясно, что помешивать в чане кипящее вонючее варево он не станет даже под страхом смертной казни. Гена Гаркун, как старый приятель, наверняка был бы рад взять на себя самую тяжелую работу, но, как ни крути, он все-таки калека, а какой из калеки работник? Поднимет мешок с тряпками и помрет ненароком… Ну, а директор – он и есть директор. Его дело утрясать в Москве разные вопросы, отдавать руководящие указания и раз в месяц выдавать зарплату. Вот и получается, что изо всей компании руками работать может только один человек, и человек этот – он, Кузнец, собственной персоной. Попусту тратить свое драгоценное время на перетаскивание тяжестей и иной малопроизводительный труд Кузнец не любил, так что созданный им агрегат здорово смахивал на средних размеров промышленного робота.