Группа - [18]

Натэлла Наильевна помнила времена, когда он и был им, студентом лечфака, кадыкастым, смешливым, жутко похотливым (особенно в первые месяцы их романа) Сашкой Голевым. Времена ушли, того мальчишки давно уже нет, а силуэт – остался. Вот он – сидит, залитый лунным светом, прекрасный, тонкий, словно какой-нибудь юноша-анимэ из популярных у школьников сериалов, и медитирует на подсвеченный фонарями ближний лес.

– Кх, – привлекла к себе внимание Натэлла Наильевна.

– Не спится, Наташ? – не оборачиваясь, отозвался доктор Голев из своего укрытия.

– Не мне одной. Сегодня, кажется, наши контуры решили взять реванш и оторваться за все бесцельно прожитые годы.

Занавеска отъехала в сторону. Доктор Голев спрыгнул с подоконника – пружинисто-легко, по-молодому. Он все делал именно так. Так, как делал бы, будь ему двадцать лет. «Недостаточно просто выглядеть молодым. Молодым нужно быть», – вспомнила Натэлла Наильевна одну из его любимых фразок.

– Пусть себе резвятся, – подмигнул доктор Голев бывшей жене. – Нам ведь не жалко, правда?

– Да ради бога.

– Может, и мы последуем их примеру? Коль уж ты здесь…

– Нет, спасибо! – отрубила Натэлла Наильевна несколько более категоричным тоном, чем того требовала ситуация. – Вечно ты со своими дурацкими шутками, Голев! Я пришла сюда вовсе не для того, чтобы…

– Эх, – издал доктор Голев печальный вздох. – А я уж было обрадовался. Решил на секунду, что мы еще не совсем чужие… на этом празднике жизни.

– Уж ты-то точно нет, – парировала Натэлла.

– А ты?

Не получив ответа, Голев разочарованно прицокнул языком:

– Я так и думал. Что ж, раз поцелуй красавицы мне не светит, тогда перейдем к делам. Или все-таки для начала предадимся разврату, а, Натусик?

Что интересно, он вовсе не преследовал цели ее соблазнить, а уж тем более уязвить. Не издевался и не насмехался. Просто раньше, когда-то давно, они именно так и общались. Доктор Голев – Алекс – любовно подтрунивал над ней, играючи «покусывал за холку», а Натэлла «показывала зубки» и порыкивала в ответ. Могла и «цапнуть», весьма ощутимо и болезненно. А могла и без всяких кавычек цапнуть, да так, что расцветал синяк в форме двух аккуратных подковок – красноречивый знак любви, на который потом с понимающими ухмылочками косились коллеги и пациенты.

Все это очень заводило их обоих. Когда-то. Лет сорок назад. Но сейчас даже сами воспоминания об этом казались Натэлле Наильевны чем-то совершенно неуместным.

– Как-нибудь в другой раз, – отклонила Натэлла Наильевна его предложение тем особенным тоном, сказанное которым может означать только одно: даже думать забудь об этом!

«Тоже мне, Гарольд и Мод!» – мысленно фыркнула она, глядя с усталым вызовом в глаза своего бывшего муженька. И поймала себя на том, что уже не впервые при сходных обстоятельствах вспоминает какую-нибудь пьесу, или книгу, или фильм, где говорится про это самое. Про великую любовь между юношей и старухой.

Не то чтобы Натэлла Наильевна считала себя старухой. Стройная, подтянутая – натянутая струной, – с бесстрастно-непроницаемым и потому почти лишенным мимических морщин лицом, она выглядела скорее женщиной без возраста. Стильной голливудской актрисой в роли научной дамы. И, надо сказать, ей нравилась эта роль. А вот постоянные попытки шефа ее смутить – совсем не нравились.

– То есть, нет?

– Нет.

– …А сейчас?

– Послушай, Голев. Я действительно здесь по делу. Повремени пока с секшуал-харрасментом, взгляни сюда!

Только тут доктор Голев обратил внимание на пластиковый файл с застежкой, который Натэлла Наильевна принесла с собой.

– Что это? – спросил он.

– А это, милый мой, искусство. – Как всегда, когда доктор Голев переключался с дурашливых заигрываний на деловой тон, Натэлла Наильевна словно бы подхватывала эстафету и сама начинала говорить насмешливо и чуть снисходительно. – Концептуальная живопись сновидца. Вернее, сновидицы. Не догадываешься, о ком я?

– Ты имеешь в виду Альбу? Тот случай с Глебом?

– Да, я имею в виду Альбу. Те случаи с Глебом. Их, если ты помнишь, было несколько.

– Я думал, с этим мы разобрались еще тогда. Изъяли, изучили, ничего интересного не нашли…

– Не нашли, да. Потому что самое интересное он, оказывается, от нас припрятал! А нам подсунул ерунду какую-то, каки-маляки. Возможно, сам их и намалевал для отвода глаз.

– Откуда это у тебя? – доктор Алекс слушал Натэллу Наильевну и одновременно доставал из папки рисунки, подносил к глазам, рассматривал, откладывал в сторону. – Где именно ты их обнаружила?

– Ни за что не догадаешься, – усмехнулась Натэлла Наильевна, довольная произведенным эффектом. – Он спрятал их в комнате Альбы. У нее в шкафу. Прицепил файлик к вешалке, под платье, приготовленное ко дню пробуждения. Умно́, ничего не скажешь! Раньше, чем сегодня утром, мы бы ни за что на них не наткнулись.

– Ну Глеб! Ну жук!.. Ты только подумай, а!

Взгляд Голева перескакивал с одного рисунка на другой.

Какие-то спиралевидные скопления кружков и точек… Человеческое лицо за стеблями тростника. Процессия каких-то неопознаваемых существ – не то гномов, не то зверей, шагающих друг за другом и нарисованных словно бы в одно касание, без отрыва карандаша от бумаги. Замысловатые композиции из арок, лестничных маршей и фрагментов стен, выступающих из белизны листа как из плотного густого тумана… Женская фигурка с головой ящерицы – и длинный тонкий язык, летящий из раззявленной пасти этой головы как бы в попытке что-то схватить.