Грозные годы - [22]

После недолгого молчания комиссар серьезно сказал:

— Эх, друг мой Гаврош, если в этой войне мы все будем поступать так, как ты, то вряд ли когда-нибудь победим! — и подмигнул стоявшим рядом с ним командирам батальонов Якшичу, Вукановичу и Четковичу.

— Если бы все люди на земле поступали так, как я, то войн вообще никогда не было бы! — ответил Гаврош улыбаясь.

Комиссар удивленно поднял брови и рассмеялся. Засмеялись и командиры батальонов.

— Как, говоришь, тебя зовут?

Гаврош, чувствуя, что для него сейчас наступил самый благоприятный момент, ответил:

— Я сын капитана Ратко Гаврича. Он ушел из Земуна, чтобы прийти к нам, но до сих пор его нет... Товарищ командир 1-го батальона его хорошо знает.

— Да, это замечательный человек! — сказал Четкович.

— Есть у меня еще брат Горчин, мы с ним вместе изучали право в институте. Я был бы вам очень благодарен, если бы вы помогли что-нибудь узнать о них...

Комиссар бригады повернулся к своему помощнику Миялко Тодоровичу, вопросительно посмотрел на него.

— Я ничего о них не слышал, — сказал Тодорович.

— И у меня в батальоне их нет, — развел руками Вуканович.

— Я хорошо знал Ратко Гаврича, — проговорил Четкович. — Ведь мы с ним были в одном полку. Жаль, что он не в нашей бригаде.

— Я разузнаю, — пообещал комиссар Фича, — и сообщу товарищу Рите. А ты, хотя ты и очень гуманен, не позволяй больше врагу, даже безоружному, убегать у тебя из-под носа.

Гаврош отдал им честь и вернулся в свою роту.

Вскоре из долины потянулась широкая пестрая колонна. Пленные итальянские солдаты несли своих раненых и раненых партизан...

6 Ревность и соперничество

Те, кто еще до войны вынашивал планы заговоров и готовил путчи, собравшись в отеле «Авала» на горе Авала, кончили плохо. Судьба забросила их далеко от родины... Те, кто совещался здесь сейчас, были в тысячу раз увереннее в себе, в силе своего оружия и идеологии, чем те, которых уже не было...

После обеда в отеле и короткой прогулки по асфальтированному шоссе, которое спиралью обвивало гору, начальник Белградского гарнизона фон Кайзерберг предложил осмотреть памятник Неизвестному герою, окутанный сейчас плотной пеленой тумана.

— Да, это было бы небезынтересно, — взглянув на генерала Литерса, сказал Бадер.

Подходя к памятнику, фон Кайзерберг на несколько шагов опередил группу генералов и принялся рассказывать:

— Памятник создан недавно загребским скульптором Иваном Мештровичем, который после нашей победы над Югославией эмигрировал в Швейцарию.

— Об этом человеке я мог бы рассказать немало, — сказал Глейз фон Хорстенау. — Он живет в Берне и все пытается о чем-то договориться с англичанами.

— Итак, господа, — продолжал фон Кайзерберг, — возможно, вы не знаете, что еще в начале пятнадцатого века турки построили здесь городок Хавала, что значит «Крепость на горе». Отсюда хорошо просматривались окрестности. После первой мировой войны здесь был установлен памятник Неизвестному сербскому солдату. Впоследствии памятник был разрушен вместе с крепостью, а в 1938-м, три года назад, поставлен вот этот.

Генерал Пауль Бадер обошел вокруг памятника, разглядывая огромные темно-серые мраморные плиты, с удивительной точностью подогнанные одна к другой, а затем, презрительно поджав губу, сказал:

— А совсем недавно вы назвали его памятником Неизвестному герою!

— Да, так его теперь тут называют.

— Ну, конечно. Комплекс малой нации! — усмехнулся Бадер.

Задыхаясь от кашля, так как он не переносил тумана, Глейз фон Хорстенау неуклюже повернулся к Кайзербергу и, заранее уверенный, что его ехидный вопрос доставит удовольствие генералу Бадеру, спросил:

— Вы, кажется, основательно изучили историю этого народа?

— Полагаю, что знаю ее неплохо...

— А так же ли хорошо знаете и все то, что касается деятельности подпольных коммунистических организаций в вашем Белграде? Насколько мне известно, у них здесь есть свои комитеты, типографии, склады оружия...

Ничуть не смутившись, Кайзерберг посмотрел на Хорстенау и, заметив заискрившуюся в его глазах хитрую усмешку, холодно ответил:

— Вы затрагиваете то, что относится к компетенции наших уважаемых коллег из абвера и гестапо! Вероятно, господа Майер и Гельм могли бы ответить на ваш вопрос...

— Да, да, вы правы! — Бензлер заторопился перевести разговор на другую тему: — Как только я приехал в Белград, то сразу почувствовал, что нахожусь среди дикарей, балканских дикарей — людей, чей примитивизм только подтверждает известные выводы фюрера о славянской расе.

— А я слышал, что среди сербов были ученые с мировым именем, — неожиданно возразил ему фон Кайзерберг.

— Мы, немцы, господин Кайзерберг, — раса господ, — отрезал генерал Бадер. — И мы должны постоянно помнить о своей великой исторической миссии. Отдельные же представители этого и других народов, жившие к тому же давно, вообще не должны нас интересовать...

Подполковник Майер, Гельм и генерал Литерс незаметно отделились от остальных и оказались с другой стороны памятника. Литерс, пропуская вперед Гельма, спросил его, какого он мнения о фон Кайзерберге.

— Полную информацию о нем мог бы дать вам господин Майер, — отводя взгляд, сказал Гельм.