Грозные годы - [20]

— Что в революции всякое может быть, ты, Лека, знал, но вот что нами будет командовать девушка... — прошептал Шиля.

— Ладно, Шиля, ладно! — ответил Лека. — Мы с дядей Мичо бережем вас, как родных детей, а ты еще подшучиваешь... Хотел бы я знать, что вы станете делать, когда нас не будет.

— Во всяком случае, вспоминать вас не придется, потому что мы просто не сможем забыть вас, — сказал Артем.

Лека поднялся, прячась за стволом толстого дуба, и крикнул:

— Выполняйте приказ комиссара! Короткими перебежками — к ручью! Сначала вы, а я вас прикрою!

— Есть, товарищ командир отделения! — отозвался Гаврош.

Они быстро перебежали открытое пространство и спрыгнули в глубокую канаву, в которой уже было человек десять из другого батальона.

— Теперь надо прикрыть нашего командира, — еще не отдышавшись, сказал Гаврош.

— Для этого достаточно моего пулеметика, — любовно погладил ствол своего пулемета молодой партизан, которого кто-то назвал Тршей.

Послышалась долгая пулеметная очередь, за ней другая... Под прикрытием огня Лека присоединился к своим. Гаврош обнял его.

— Кто у вас командир отделения? — спросил Шиля.

— Я командир взвода, — ответил, выпрямившись, пулеметчик, прикрывавший Леку.

Гаврош приблизился к нему:

— Я хотел спросить, не присоединялся ли к вашему отряду мой отец Ратко Гаврич, капитан бывшей югославской армии?.. Или Горчин, мой брат?

— Не слыхал, — ответил Трша. — Слева от нас крагуевцы, а по ту сторону от школы — кралевцы. Может, они знают...

— Ясно! — вздохнул Гаврош.

— А где тот, кого я прикрывал? — Трша добродушно сощурился.

— Здесь я, — подойдя к ним, сказал Лека. — Только ты зря тратил патроны — я вполне мог добраться и сам...

Гаврош выпрямился и обернулся к Леке.

— Пригнись! — предостерег его тот.

— Слушаюсь, товарищ командир! — сказал Гаврош.

И в эту секунду из окна школы раздался залп. Драгослав выскочил из канавы и, перемахнув через кусты, бросился к школе.

— Я вас расшевелю! На штурм, ребята! — закричал он звенящим голосом.

Пораженный Гаврош застыл на месте, вытянув шею. Он спрашивал себя, зачем Драгослав так неосмотрительно рискует жизнью, ведь те, кто засел в школе, могут заметить его. Только теперь он понял, почему дядя Мичо, который, конечно, лучше всех знал своего сына, старался быть все время рядом с ним и постоянно напоминал ему об осторожности. И сейчас, с ужасом следя за другом, Гаврош услышал рядом с собой крик Ратинаца-отца:

— Нет! Не надо... Госа! Сынок! Остановись!..

— Ложись, Ратинац! — вскочил Воя. — Ложись, приказываю!

— Сынок! — выпрямившись во весь рост, крикнул дядя Мичо и, не обращая внимания на град пуль, сбивавших кору с деревьев, побежал за сыном.

Лека бросился к своему пулемету и дал длинную очередь по окнам школы. Рита поддержала его своим автоматом. Гаврош швырнул гранату, взрыв которой повредил школьную стену. Но все было напрасно: Драгослав вдруг остановился как вкопанный и, сраженный пулеметной очередью, рухнул навзничь в снег.

Старший Ратинац бежал, цепляясь за кусты, спотыкаясь и задыхаясь. Он, как недавно и его сын, не слышал предостерегающих криков Вои и Риты, приказывавших ему остановиться.

— Дядя Мичо! — крикнул Лека. Он больше не стрелял — диск его пулемета был уже пуст.

— Господи боже! — вырвалось у кого-то.

Гаврош не отрывал глаз от старшего Ратинаца. Ему казалось, что в невнятных криках дяди Мичо он разобрал три слова: «горе», «несчастье», «сердце»... Дядя Мичо бежал так, словно бой уже прекратился, будто никто больше погибнуть не мог; он бежал так, словно чувствовал себя неуязвимым для пуль противника. Добежав до неподвижно лежавшего сына, он вдруг странно взмахнул руками и упал рядом с ним, успев все же коснуться лица Драгослава.

Из школы еще продолжали стрелять по ним, уже мертвым...

— Ну какой черт их понес туда?! — яростно ударив кулаком по снегу, вскричал Шиля.

— Эх, Ратинацы, Ратинацы! — всхлипнув, прошептал Лека. — Погибли в самом начале борьбы!

Гаврош едва сдерживал слезы. Он уже не стрелял, а лежал, опершись на локти, и смотрел куда-то вдаль. Еще никогда в жизни ему не приходилось испытывать такое. Взглянув на Риту, он заметил, что и она вытирает слезы. Что-то оборвалось у него внутри, и он уронил голову на руки. Сейчас он особенно ясно почувствовал, как дороги были ему отец и сын Ратинацы.

— Видели?! — обратился к товарищам Шиля.

Лека вернулся к своему пулемету. Рита встала и подошла к Гаврошу.

— Будь мужчиной! — сказала она ему. — Ты видел?

— Так же, как и ты...

— А что, если бы это был твой отец или Горчин?.. — Она посмотрела ему в глаза. — Или девушка?..

Гаврош молчал. Он перевел взгляд на школу и почти непроизвольно нажал на спусковой крючок винтовки.

— Ты все еще ждешь ее? — продолжала Рита.

— Она должна прийти, — ответил он, передергивая затвор.

— Как ее зовут?

— У нее необычное имя... Хайка...

— Она любит тебя?

— Конечно. Мне кажется, только смерть может разлучить нас. Моя смерть.

— Я думаю иначе, — сказала Рита и, повернувшись, направилась к другим бойцам.

Гаврош переглянулся с Шилей и недоуменно пожал плечами.

— Благодари судьбу, что вы с Хайкой сейчас далеко друг от друга! — похлопав Гавроша по плечу, сказал Шиля.