Грозные царицы - [5]

День и ночь эта мысль о чудесном возвышении преследовала Екатерину. Чем больше она плакала, тем больше ей хотелось смеяться. Официальный траур должен был продолжаться сорок дней. Все придворные дамы сейчас соперничали в стояниях на молитве и плаче. Екатерина безупречно вела свою – главную – партию рыданий и вздохов, явно выигрывая в этом необъявленном соревновании. Но нежданно-негаданно новое горе поразило ее в самое сердце. Спустя четыре недели после кончины мужа, как раз в то время, когда весь город готовился к пышной погребальной церемонии, ее младшая дочь Наталья, шести с половиной лет, заболела корью. И тихая, почти никем не замеченная смерть ребенка, последовавшая за вызвавшей всеобщий переполох кончиной Петра Великого, окончательно убедила Екатерину в том, что ей предназначена Богом особая участь – как в горестях, так и в успехах. Она тут же решила похоронить в один день увенчанного славой, при жизни вошедшего в Историю отца и маленькую девочку, которой не выпало времени вкусить ни счастья, ни бремени жизни женщины. О двойных похоронах было объявлено глашатаями в четырех концах столицы, и они состоялись 10 марта 1725 года в Петропавловском соборе.

Фасады домов, мимо которых к Петропавловской крепости двигался траурный кортеж, были затянуты черной тканью. Двенадцать высоченных полковников несли внушительных размеров гроб с телом Его Величества. Гроб накрыли зеленым бархатом, который, как и балдахин из золотой парчи, должен был, плохо ли, хорошо ли, защитить его от непогоды: снега и града – весна выдалась тогда поздняя. Маленький гробик царевны Натальи несли рядом, его поместили под навес из шитой золотом ткани, украшенный султанами из перьев красного и белого цвета. За гробами шли священники, позади них – целая армия людей с хоругвями и иконами. После них, наконец, можно было увидеть Екатерину I – в глубоком трауре, с потупленными глазами. Естественно, рядом находились светлейший князь Меншиков (как же без него?) и генерал-адмирал Апраксин: они поддерживали вдову, которая брела неуверенной походкой. Дочерей Петра и Екатерины – Анну и Елизавету – сопровождали государственный канцлер Головкин, генерал Репнин и граф Толстой. Всякого рода знать, богатейшие из дворян, обильно изукрашенные орденами генералы, специально прибывшие по такому случаю иностранные принцы и дипломаты – все они, выстроившись в шеренги согласно древности рода, к которому принадлежали, медленно двигались по улицам города. Головы мужчин были обнажены, ветер трепал парики, которые они придерживали руками, звучала траурная музыка, подчеркнутая барабанным боем, гремели пушечные выстрелы, трезвонили колокола… После двух часов дороги, двух часов борьбы со стужей и бураном, церковь, когда погребальная процессия добралась до нее, показалась всем раем. Однако громадный собор вдруг сделался тесным, стоило туда набиться этой измученной и заплаканной толпе людей. И вот в нефе, где горели тысячи свечей, началась новая пытка. Богослужение тянулось невозможно медленно. Екатерина собирала последние остатки сил, чтобы не упасть в обморок. С одинаковым пылом она сказала последнее «прости» и своему великолепному супругу, который принес ей в дар Россию, и своему невинному дитяти, чьей улыбки ей уже никогда не увидеть. Но если смерть Наташи заставляла ее сердце сжиматься от боли – птенчик выпал из гнезда, – то кончина Петра возбуждала ее, словно бы приглашая удивиться: смотри, Марта, какая легендарная судьба тебе уготована! Рожденная, чтобы быть последней среди людей, она становится первой из них! Кого же ей благодарить за удачу: Бога или мужа? Может быть, обоих – смотря по обстоятельствам?

Углубившись в эти размышления, решая эти важные вопросы, Екатерина рассеянно слушала Феофана Прокоповича, архиепископа Псковского,[8] который произносил надгробное слово. «Что се есть? До чего мы дожили, о россияне! Что видим? Что делаем? Петра Великого погребаем!» Проповедь была краткой, хотя продолжалась почти час из-за того, что часто прерывали ее плач и вопли слушателей. Утешением им должна была стать ее заключительная часть: «Не весьма же, россияне! Изнемогаем от печали и жалости: не весьма бо и оставил нас сей великий монарх и отец наш. Оставил нас, но не нищих и убогих; безмерное богатство силы и славы его, которое его делами означилось, при нас есть. Оставляя нас разрушением тела своего, дух свой оставил нам».[9] Услышав, что Россия останется такой, какой ее создал Петр, Екатерина подняла голову… Царица не сомневалась, что в проповеди прозвучали слова, обращенные к ней, – будто посмертное послание от супруга. Испуганная и в то же время радостно взволнованная открывающимися ей с завтрашнего дня перспективами, она поторопилась на свежий воздух. Но, когда вышла из собора, паперть показалась Екатерине куда более просторной, пустынной и негостеприимной, чем в прежние времена. Время от времени усиливались порывы снежной бури. Государыня была окружена дочерьми и друзьями, но не видела и не слышала никого. Близкие даже забеспокоились: им почудилось, что она затерялась в неведомой им стране. А ей нужно было собрать всю свою волю, чтобы – одинокой и незащищенной – встать лицом к лицу с бескрайней и оставшейся теперь без хозяина Россией…