Грозное небо Москвы - [2]

На той стороне аэродрома, на северной, - стоянки двух эскадрилий, второй и третьей. Там же КП - командный пункт нашей части. Но их отсюда не видно, они в низине. Оттуда, будто из-под земли, высится красная кирпичная церковь, но она значительно дальше, у шоссейной дороги, идущей к Волоколамску. И город, и церковь - ориентиры, по которым мы находим свою полевую площадку.

Завтра, по указанию командира полка, траву на площадке скосят, но скосят не начисто: через каждые десять-двенадцать метров оставят небольшие кусты, и летное поле, если смотреть с высоты, будет похоже на заболоченный луг; летчики соседних полков, прилетая на нашу точку, не с первого захода будут верить посадочным знакам.

Грунт летного поля, поросший густой травой, - достоинство нашей точки: какой бы дождь ни прошел, глядишь, через час уже сухо, летай, работай в полную силу.

Младшие лейтенанты Анатолий Шевчук, Владимир Леонов и я - боевое звено, и хоть воинские звания у всех одинаковые, Шевчук - командир, мы - подчиненные. Толя окончил военную школу на целых два года раньше меня и Володи. Он уже был командиром звена, а теперь адъютант эскадрильи. Так называется должность по штату, а по сути - начальник штаба. Это, конечно, величина, и другой бы на месте Толи держал себя с молодыми соответственно должности, он же прост и приветлив, и мы уважаем его как командира, как человека.

Но мы перед Толей юнцы. За эти два года он стрелял по воздушным и наземным мишеням, ходил по маршрутам, не раз побеждал в учебных воздушных боях, а нам все это еще предстояло. Однако дело не только в налете, главное - в зрелости мысли.

.. Я вспоминаю спокойное, тихое, необыкновенно мирное утро в Клину. В тени под разлапистым деревом, около самолетной стоянки, мы ждали командира полка, ждали отбоя тревоги. Подполковник Девотченко, суровый, сосредоточенный, вернувшись из штаба, сказал: "Отбоя тревоги не будет. Война".

Война... Мы слышали о боях и победах советских пилотов в небе Испании, Китая, Монголии. Слышали раньше, до 22 июня. А в тот первый военный день, собравшись у машины Шевчука, мы бурно восторгались их героизмом и были полны решимости драться с врагом, совершать подвиги. Мы уже видели себя в ореоле славы и почета, мы где-то парили, позабыв, что многим из нас даже в учебных целях не доводилось нажимать на гашетку. И только Шевчук, с доброй усмешкой старшего, вернул нас на грешную землю:

- Плохо, хлопцы, если сразу пойдем на фронт. Полетать бы немного, потренироваться...

И мы убедились, что Толя был прав. Убедились в самое ближайшее время - 25 июля 1941 года, на четвертый день после первого ночного налета фашистов на нашу столицу. Этот день - наша беда у наука, но рассказ о нем впереди. А сейчас, дружно повернувшись на рокот мотора, молча глядим на восток. Самолет приближается. Его можно уже различить; это двухместный УТИ-4, учебный вариант истребителя И-16. Самолет проходит над стартом, делает круг, идет на посадку.

- Начальство, - говорит Анатолий, - новый командир полка майор Александр Степанович Писанко.

- Слышал о нем? Видел? - сразу загорается Володя Леонов.

Нетерпеливый, подвижный, очень веселый Володя любит цыганские песни. И не меньше, чем песни, - всякие новости. Чтобы первым узнать, первым рассказать о них летчикам эскадрильи. Шевчук улыбается. Зная невинную Володину слабость, отвечает коротко, ясно:

- Не слышал. Не видел.

Володя разочарован и, вижу, не верит. Но спрашивать бесполезно, если Шевчук не хочет сказать - не скажет. Повернувшись, глядим на дорогу, в дальний конец деревни. Оттуда, поднимая серую пыль, несется полуторка. Шевчук глядит на часы.

- Завтрак везут. Пошли потихоньку. После завтрака собираемся неподалеку от стоянки, в автобусе, старом, большом, перекрашенном в какой-то немыслимый серо-зелено-коричневый цвет. Теперь это цвет маскировки. Эскадрильский автобус-это и штаб, и штаб-квартира, в нем живут командир нашей эскадрильи Глебов и комиссар Акимцев. Мы, летчики, живем около своих самолетов, в самодельных фанерных домиках, а сюда собираемся, чтобы узнать последние новости, получить боевую задачу. Впрочем, задача одна и та же на каждый день: боевое дежурство. Мы несем боевое Дежурство или, сидя в кабинах, - готовность номер один, или около самолетов, под плоскостью - готовность номер два. года после войны и я узнаю о том, что сотворил он однажды, в сорок третьем. Этот удивительный случай будет еще одним подтверждением, что летчик без неба не может жить, что ради сохранения "своих крыльев" он может пойти на все.

...После одного из воздушных боев под Днепропетровском Меншутин садился на незнакомом аэродроме. При посадке тормоза отказали - воздушную систему повредил фашистский снаряд. На большой скорости самолет выскочил за пределы посадочной полосы, попал в воронку от бомбы, перевернулся. Получив сотрясение мозга, Меншутин ослеп.

Три месяца бились над ним врачи, на четвертый зрение восстановилось. Не полностью, частично. Прочитав заключение медицинской комиссии, Меншутин вернулся в полк, доложил: "Все в порядке. Здоров", - первый раз в жизни обманув своего командира.