Грозное небо Москвы - [15]

Мы, молодые летчики, размещались в общежитии, и у нас был старшина. Эту нештатскую должность исполнял пилот Сережа Максимов, высокий, рыжий и немного чудаковатый парень. Он очень любил командовать, даже писал приказы. Сам писал и сам зачитывал перед строем на вечерней поверке. Известно, что право писать приказы дано только командиру полка и вышестоящим начальникам. Сережа об этом, конечно, знал, но тем не менее....

По приказу Максимова мы ходили в наряд, дежурили в столовой, по его команде ложились спать. Одним словом, Сережа был нашим ближайшим начальником, непререкаемым авторитетом, сам же признавал лишь командира полка.

Но вот волей судьбы Сережа попадает в звено лейтенанта Томилина. Кто же старший? Томилин, у которого в подчинении только звено, или Максимов, у которого - полк. Максимов решил, что старший, конечно, он, и не преминул показать свою власть: в присутствии летчиков эскадрильи сделал своему командиру звена замечание.

- Встать! - тихо, но жестко сказал Томилин, и Максимов безропотно встал. Я тебе покажу, кто из нас старший. Все время будешь в правом нижнем углу...

- "В правом нижнем углу" - это значит на последнем месте в плановой таблице полетов. Таблица, составленная на летный день, рассчитана с точностью до минуты, но выдержать время до конца летного дня всегда что-то мешает. То погода, то еще что-нибудь. Тем, кто запланирован в последнюю очередь, как правило, в этот день летать не приходится. Зато в другой раз они начинают с утра летного дня. Иначе можно отстать от товарищей, выбиться из колеи подготовки.

Но Томилин сказал: "Все время..." Сказал не предвещавшим хорошего тоном, и Сережа, поняв, что это значит, изменился в лице. Он знал Томилина еще по Воронежскому аэроклубу, где тот был инструктором-летчиком, знал по авиашколе. Томилин на ветер слов не бросал...

Однако Сереже было известно и то, что Виктор Матвеевич любит людей волевых, энергичных и, как сам, независимых. Поправив ремень, гимнастерку, глядя Томилину прямо в глаза, Максимов сказал:

- Виноват, товарищ лейтенант. Прошу извинить.

С минуту Томилин смотрел на Максимова, стараясь понять, чистосердечно ли раскаялся его подчиненный.

Затем угрюмо выдавил:

- Ладно. Впредь не ошибайся.

И все свободно вздохнули. И мы, свидетели этого случая, и Сережа Максимов. Инцидент был исчерпан. Такой он, Виктор Матвеевич.

Итак, лейтенант Томилин сказал, что тактикой воздушного боя займемся с сего же дня. Как сказал, так и сделал. В тот же день мы приступили к работе. На поле недалеко от стоянки врыли столбы, десять в ряд по размаху крыльев Хе-111, самого большого из немецких бомбардировщиков. На метр от земли протянули несколько рядов колючей проволоки. Получилось что-то вроде забора.

- Теперь ты, наверное, объявишь наш замысел? - деликатно осведомился Стунжас, обращаясь к Шевчуку.

- Теперь можно, - ответил Анатолий. - Основная работа выполнена.

Действительно, пока мы не знали, что делаем. А все из-за Гани.

Прямо на старте, разобрав воздушный бой Бочарова, Томилин сказал, что надо подумать, как лучше сделать макет самолета-цели. Загоревшись идеей, Ганя сразу начал вносить свои предложения, начисто отвергая другие. Он шумел, горячился, что-то доказывал и слушать никого не хотел, считая, что лучше его никто ничего не придумает. Томилин сначала сердился, потом, слушая Ганю, смеялся и наконец принял решение:

- Думать будем втроем: Стунжас, Шевчук и я. Через час соберемся вместе.

И действительно, через час приступили к работе, но замысел пока оставался тайной.

- Теперь можно, - сказал Шевчук, - но прежде всего скажу, что автор проекта - Стунжас, а я всего лишь технический исполнитель...

Шевчук посмотрел на Ганю, и тот улыбнулся:

- Сказали бы сразу, и никто не стал бы оспаривать.

Шевчук дал Малолетке и Хозяинову длинный мелованный шнур, и через десять минут на столбах и проволоке появился контур Хе-111: крылья, повисшие на них моторы, между ними овальный, яйцеобразный фюзеляж с наростом внизу радиатором и пикой вверху - рулем высоты.

- Очерченный контур оплетем ветками и силуэт бомбардировщика будет готов, - любуясь работой, говорит Анатолий Шевчук. - Сейчас отсчитаем от него расстояния, обозначим каждую сотню метров...

- Это, конечно, неплохо, но "хейнкель" не единственный бомбардировщик Германии. Есть еще и "дорнье" и "юнкерс"... - говорит Максимов.

- Ты прав, Сережа, - отвечает Стунжас. - Но это легко поправить. Очертания "юнкерса", "хейнкеля" или "дорнье" при ракурсе в ноль четвертей, то есть при атаке в лоб или хвост, почти одинаковы, разница только в размахе крыльев. Поэтому мы сделаем не одну линию расстояний, а три.

- А "мессер"! - восклицает молчаливый Иван Малолетко. - "Мессера"-то забыли...

- И, верно. Мы поместим его на силуэте "хейнкеля", - предлагает Шевчук, внакладку побелим и все.

- Вариант не годится, - возражает Илья Бочаров, - "мессер" уплывет с первым дождем.

- Силуэт "мессершмитта" надо сшить из старых чехлов, - предлагает Хозяинов.

- Лучше, пожалуй, ничего не придумаешь, - соглашается Стунжас, и Ганя сияет от удовольствия.

Наследующий день все было готово. На стоянку принесли тренажер - прицел на треноге, схемы с изображенными на них силуэтами вражеских самолетов с секторами обстрела, "мертвыми" зонами, наиболее уязвимыми при атаке местами...