Грозная туча - [95]

— От огня больше воды из соли испарилось, — заметила Анюта.

— Ну вот поди ж! Не додумалась до этого раньше, продали за бесценок… Да тут как хотите, дело не без греха!

— Что вы это, голубушка Анисья Федоровна! — прервала ее бабушка Краева. — Дело чистехонькое. Велено было продать горевшую соль, как никуда не годную, по самой низкой цене. Григорий Григорьевич и пошел на риск, купил ее всю пополам с сыном, а теперь они в страшных барышах!..

— Знал, небось, старый хитрец, — продолжила Замшина, — что бузун не хуже обыкновенной соли.

— И того не знал наверное, — вмешался в разговор Краев, выпуская из губ длинный чубук свой. — Молодой Санси доказывал только, что соль от огня не может потерять своего достоинства, и те, кто неприхотлив и переносит запах гари, еще охотнее станут покупать ее, так как она стала только солонее вследствие того, что из нее испарилась вода, и на вес соль стала легче.

— Ишь, хитрый француз! Даром, что молод, а претолковый!

— Да, славный малый! — похвалил Этьена доктор Краев.

— А что, нет ли о нем каких известий? — полюбопытствовала Замшина.

— Нет. Написал только из Вязьмы и замолчал. Более мы писем от него не получали.

— Как видно, забыл ваши ласки! — прищурилась Замшина.

— Нечего особенно и помнить! — сказала просто бабушка Краева. — Сделали для них то, что сделали бы для любого человека.

— Но я уверена, — добавила Анюта, — что старик Санси о нас не забудет, что любит он нас по-прежнему.

— Вы о Санси, и мы о нем! — сказала весело Прасковья Никитична Роева, вошедшая быстро в сад. — Несу вам целый короб приветствий от отца и от сына.

— Как так? — поразилась бабушка Краева.

— Получили мы письмо от тетушки и Ольги. Проездом через Смоленск отец и сын Санси гостили у них.

— Как чувствует себя старик? — спросила Анюта с живостью.

— Совсем молодцом. Ольга пишет, что сын ухаживает за ним так заботливо, что она и надивиться не может.

— Что же это вы одна, Прасковья Никитична? — спросил Краев.

— Наши все к вам собрались, — отвечала та. — Меня вперед послали узнать, дома ли вы. А я вот заболталась… побегу скорее к ним…

— Я сам пойду с вами встречать дорогих гостей! — сказал Краев, быстро поднимаясь со своего места.

— Иди, иди, Никанор Алексеевич, — поторопила Марья Прохоровна. — Веди их скорее сюда.

Вскоре бабушка Краева хлопотала, рассаживая как можно удобнее милых для нее гостей, и угощала их всем, что было у нее лучшего.

— Ну, что Глафира Петровна? — спросила она старушку Роеву.

— Ничего, нянчится с внуком и немного смирилась с мыслью, что Павлуша поступил в гусарский полк и ушел с армией за границу. Как тут удержать молодежь! — добавила старушка Роева, взглянув искоса на больную ногу своего сына.

Николай Григорьевич все еще прихрамывал на раненую ногу и не мог ходить без помощи палки.

— Как здоровье Ольги Владимировны?

— Хорошо, и видно из ее письма к Пашеньке, что она спокойнее и веселее с тех пор, как возится со своим малюткой-сыном. Разумеется, ее сильно тревожит отсутствие мужа. И точно, кто поручится, что его не убьют.

— А где он находится?

— Со своей армией. А та все еще стоит на Одере. Митя писал, что девятого мая было сильное у них сражение при Бауцене. Наполеон взял-таки верх над нашими войсками.

— А где император?

— Государь постоянно находится при войске.

— Правда ли, что главнокомандующий Кутузов скончался? — спросила Замшина.

— Он скончался еще в апреле в Бунцлау. Начальство над войсками принял Витгенштейн.

— Помоги им, Господи, одолеть изверга! — перекрестилась Замшина. — Вспомните, скольких этот кровопийца людей погубил! А наша Москва, Москва-то!.. До сих пор ведь не можем оправиться после такого погрома. Вот хотя бы мы! Живем, словно на бивуаках. Флигелек пришлось построить себе крохотный, а когда выстрою вновь каменный дом, о том и помину у нас еще нет! Разорил, окаянный, всех как есть разорил!

— Слава Богу, что Кремль-то отстраивают! — заметил Роев. — Да как хорошо! Всю старину сохранили нетронутой, словно обновили только… А вот Бог даст, вся Москва построится, лучше прежнего будет, улицы шире, дома красивее, ветхих избенок не увидишь!

— А в Смоленске-то какой погром был, не лучше нашего! — вспомнила старушка Роева. — Весь город разорили французы. Больше трех месяцев вывозили возами мертвые тела, валявшиеся по улицам. Сестра Глаша пишет: когда войска наши поставили на прежнее место, над городскими воротами, икону Смоленской Божьей Матери, смоляне возрадовались не меньше нас, москвичей, когда к нам привезли икону Иверской Божьей Матери. Смоленская икона находилась три месяца при нашей армии, и когда во время благодарственного молебна в Смоленске читали Евангелие, где сказано о Божьей Матери: Пребыстъ же Мариам с нею яко три месяца, возвратися в дом свой, все зарыдали, находя в этом как бы указание на событие со Смоленской иконой, и все с особенным благоговением упали на колени, прося Заступницу не покидать их.

— Да! — вздохнула старушка Краева. — Все мы натерпелись и настрадались вдоволь. Но зато теперь отдыхаем от перенесенных бед. А сколько несчастных оплакивают до сих пор потерю своих близких и никогда не утешатся, не успокоятся. Вот хотя бы бедная Маргарита Михайловна Тучкова. Жизнь ее разбита, и ей остается жить только прошлым. Хорошо еще, что у нее есть сын. Любовь к нему ее поддерживает, и заботы о ребенке отвлекают ее от ужасных воспоминаний о страшной кончине любимого супруга.