Грозная туча - [24]
Встревоженная этим неожиданным появлением, Нелина стала еще более торопить своих с отъездом и звала детей скорее садиться в экипаж, уже совсем запряженный. Но Ольга медлила под разными предлогами. Старуха рассердилась не на шутку и, выходя во двор, крикнула дочери:
— Так оставайся же тут одна, коли тебе резню в улицах видеть хочется!
Ольга неохотно пошла за матерью, но не успела подойти к экипажу, как во двор вбежал запыленный офицер и бросился прямо к ней.
— Митя! — вскрикнула вне себя молодая женщина.
— Уезжайте! Как можно скорее уезжайте! — говорил Бельский, обняв одной рукой жену, а другой взяв руку тещи и целуя ее. — Что же вы это, мамаша, до сих пор не уехали? Французы у стен города…
— Да вот все твое сокровище! — пожаловалась старушка, указывая на дочь. — Никак ее не уговоришь, не урезонишь. Все тебя поджидала. Видно, сердчишко чувствовало, что явишься к нам… — досказала она ему шепотом.
Но Бельский не мог расслышать слов тещи, так как Павлуша душил его своими поцелуями.
— Ради самого Бога, уезжайте скорей! — торопил Бельский, сажая жену в тарантас. — Я вырвался на одну минуту — послан от генерала с поручением к коменданту и должен возвращаться с ответом.
Он еще раз поцеловал жену, ручку теще и Павлушу, затем побежал к воротам, крикнув кучеру и лакею:
— Садись! С Богом! Трогай!
Тарантас грузно закачался и застучал большими колесами по немощенному широкому двору, и пока выехал за ворота, Бельский был уже на коне. Он послал юной супруге прощальный поцелуй, пришпорил коня и помчался в противоположную сторону той, куда направился тарантас с дорогими ему людьми.
Когда Бельский присоединился к своему отряду, тот уже выдержал не менее пятнадцати атак кавалерии Мюрата, старавшегося во что бы то ни стало прорваться к Смоленску и отрезать наши армии от Москвы.
Но егеря дивизии Неверовского отбивались стойко и отступали в полном порядке, несмотря на беспрестанные стремительные нападения неприятеля, вчетверо их превосходящего.
Неверовский поджидал себе в подкрепление корпус Раевского, но тот все не показывался, и его дивизии в итоге пришлось одной выдержать до сорока жарких атак неприятеля на протяжении двенадцативерстного расстояния. Только к вечеру третьего августа подошли они к Смоленску. Французы гнались за ними и к ночи остановились перед городскими укреплениями.
В Смоленске поднялось страшное смятение. Растерянные жители бросились вон из города, унося все, что только можно было захватить с собой. Выйдя на дорогу, ведущую в Москву, все рассыпались по разным проселкам и тропам, ища спасения в ближайших деревнях, но большая часть направилась прямо в Москву Все дороги были заполнены возами и пешеходами. Тащились старики с котомками за плечами, тяжело опираясь на палки; бежали дети, придерживаясь за телеги или за платья матерей; шли женщины с грудными детьми на руках. И все это двигалось растерянное, заплаканное, не зная в точности, куда именно направиться, где приютиться и укрыть от опасности своих близких и пожитки, ценности, с немалым трудом накопленные.
На рассвете четвертого августа началась канонада вокруг стен Смоленска. Французы кидались на приступ Кремля с разных сторон. Гранаты черными змейками влетали в город, сильно ударялись то тут, то там, разлетались вдребезги и своими осколками ранили тех несчастных, которые еще оставались в городе. Никто не смел выходить из дому, но и за деревянными стенами домов и дворов было не менее опасно: гранаты зажигали строения то в той, то в другой части города.
Глава VIII
У Триниуса, лейб-медика принцессы Вюртембергской, собралось довольно большое общество, состоящее большей частью из иностранцев. Тут находился и высокий, величавый красавец-старик, поэт Клингер из Франкфурта, и приземистый швед Крузенштерн, совершивший кругосветное путешествие, и страшный поклонник Наполеона астроном Шуберт, и барон Штейн, формировавший в то время немецкий легион, который должен был выступить с нашими войсками против французской армии, и множество разных немцев, явившихся в Россию для поступления в этот русско-немецкий легион. В числе новых приезжих был тиролец Франц Юбиле, статный мужчина лет сорока, говоривший весьма увлекательно и живо передававший эпизоды последней тирольской войны. Его неподдельный патриотизм воодушевлял всех окружающих.
— Спойте вашу национальную песенку! — просила одна из дам. — Когда я ее слушаю, мне представляется, я нахожусь в горах Тироля.
Он с любезностью стал позади севшей за фортепиано дамы, и полилась звучная народная песня Тироля.
В это время к Триниусу подошел Мейндорф, приехавший для поступления в немецкий легион, и попросил познакомить его с германским поэтом Арндтом, вызванным из Германии бароном Штейном себе в помощники.
После обычных приветствий завязалась беседа. У познакомившихся оказалось много общих знакомых в Германии, и разговор их вскоре принял весьма непринужденный, почти дружеский тон.
— Вы, я думаю, — заметил Мейндорф, — немало почерпнете здесь сюжетов для вашего пера.
— Да, — отвечал задумчиво Арндт, — тут много есть и для наблюдений, и для описаний. Многое так и просится под кисть художника. Ехал я сюда через Волынь и нахожу, что на Волыни хозяйство ведется не хуже, чем у нас в Германии. Какие пчельники, луга! Какой рослый скот!..
