Грозная Русь против «смердяковщины» - [45]
Пять месяцев. Тридцать приступов, последний – в начале ноября, когда город был ослаблен голодом и дизентерией. Русские, констатирует Поссевино, «не думали о жизни, хладнокровно становились на место убитых или взорванных действием подкопа и заграждали (проломы) грудью, день и ночь сражаясь; они едят один хлеб, умирают с голоду, но не сдаются». И в конце концов, после провала генерального штурма 2 ноября, сломались поляки. Голодные, лишенные припасов (всю округу разорили за первые месяцы), они начали роптать. «Солдаты дезертируют от холода, босые, без шапок и платья, страшно дерутся с жолнерами из-за дров, отнимают друг у друга платье и обувь… воровство в лагере страшнейшее». В конце концов дошло до того, что ловить и вешать «возмутителей спокойствия» пришлось лично Яну Замойскому, правой руке круля. А всем было ясно, что это еще цветочки. «Дождались мы, брат, такой зимы, – писал из лагеря в Краков участник событий, – какая у нас в конце января, а говорят, морозы будут еще сильней. Хоронимся в земле, как звери. Платья, шубы и не спрашивай… Русские уводят лошадей, слуг, провиант и все прочее. Дай еще Бог, чтобы королю и гетману удалось благополучно вывести отсюда наши войска…»
Однако тпру.
Увлекся.
Я не пишу историю Ливонской войны. А потому достаточно сказать, что Псков стал волнорезом, о который разбилась удача Батория. Планы поделить со шведами весь север России рухнули, и в конце концов дело кончилось переговорами, а там и миром, по которому Россия уходила из Ливонии, не сохранив ничего, но, по крайней мере, почти ничего и не потеряв. Причем, уже не имея шансов на военную победу, Иван в итоге переиграл Батория политически, под самый конец выбив из-под ног трансильванца его главную опору – Рим.
Если совсем коротко, то Истомка Шевригин, «молодой сын боярский великого ума, о двудесяти и семи молвях», тайно, выдавая себя то за поляка, то за немца, то за датчанина, то за венгра, то за дворянина, то за купца, то за ландскнехта, совсем один прорвался (сумев в Праге повидаться аж с кайзером и произвести на него впечатление) в Италию, где получил аудиенцию у папы. И больше того, убедил («своими словесы от царева лица») его, что Россия в составе Антиосманской Лиги для Рима лучше, чем Россия, до упора воюющая с Польшей и отнимающая у Лиги силы. Интересный, видимо, парень был этот Истомка, и жаль, что нигде ничего больше о нем найти не удалось.
А папа Григорий отреагировал, и как ни упирался Баторий, с тем фактом, что деньги на дальнейшую войну европейские банки начали морозить, поделать ничего не мог. А сейм и так не выделял. Так что замирились. Вскоре же у Польши начались терки со шведами, а затем Империя схватилась с турками, и выигранное время окупилось сполна. И Риму ничего не досталось. Шведам же, взявшим все, что хотели, плюс Иван-город, Ям и Копорье, Иван, напротив, «мира по их воле» не дал, хотя они, оставшись без союзника, и просили. Только перемирие на три года.
Вот и был конец.
В 1583 году, когда Великая война наконец завершилась, Ивану стукнул полтинник. Возраст немалый: прадед прожил всего 47 лет, отец – 53, Годунов столько же, Михаил Романов года не дотянул до полувека, Тишайший отошел в 47, а Петр Алексеевич, уж на что могуч был, дожил до пятидесяти трех. Как и Грозный, которому – как, впрочем, и Великому – с учетом ежедневного стресса на полный износ год можно было считать за три. Если не больше. Так что, в общем, не так уж важно, отравили его, в конце концов, спустя 2,5 лета или нет. Лично я не исключаю, но какая разница? Человек прожил жизнь. А как прожил, это уж решать нам, в меру своего разумения – и очень желательно, чтобы именно своего…
Глава XV. Ложь бескрайняя
Вроде бы все.
Ан нет.
Узнать мало. Нужно еще и понять. Не опасаясь повторить уже сказанное. В конце концов, повторение – мать учения. Да и еще не досказано слишком многое.
Например, все тот же вопрос с «убиением наследника», о котором я по ходу изложения не раз указывал, что все это ложь и провокация. Ибо нет никаких причин верить мне просто так, на слово. Нужно подробнее. Тем паче что относительно недавно Иоанн, митрополит Санкт-Петербургский и Ладожский, сведя все известные факты воедино, в капитальном труде «Самодержавие Духа» окончательно доказал, что в версии «сыноубийства» нет и намека на хотя бы частицу правды.
Документов немного, и все они однозначны.
«…Преставися царевич Иоанн Иоаннович», – гласит Московский летописец за 7090 (1581) год. «…В 12 час нощи лета 7090 ноября в 17 день… преставление царевича Иоанна Иоанновича», – уточняет Пискаревский летописец. «Того же (7090) году преставися царевич Иоанн Иоаннович на утрени в Слободе…» – дополняет четвертая Новгородская летопись. «…Не стало царевича Иоанна Иоанновича», – а это уже летопись Морозовская. И на этом все.
Точка.
Никакого «сыноубийства» даже в слабом подобии намека. Иное дело, что действительно наследник Грозного, молодой и крепкий мужчина в самом расцвете лет, благополучно переживший самый опасный возраст (малые дети тогда мерли как мухи, но уж выжившие были здоровы и крепки), ни с того ни с сего тяжело заболел и преставился. Причем тяжело и грязно. Тут, конечно, всякое можно заподозрить. И подозревали. Аж до тех пор, пока, проведя эксгумацию останков царевича – в 1963-м – и тщательно их исследовав, специалисты не расставили точки над «ё», констатировав, что Иван Младший никаких ударов по голове не получал (череп и все кости в сохранности), зато был отравлен сулемой, смертельная доза которой составляет все 0,18 грамма. При этом исследование останков, извлеченных из могил в Архангельском соборе, показало, что содержание мышьяка примерно одинаково во всех извлеченных скелетах (Ивана Грозного, Ивана Младшего, Федора Ивановича и князя Михаила Скопина-Шуйского), зато ртути в костях Ивана-отца и Ивана-сына (именно у них!) обнаружилось намного выше совместимой с жизнью нормы. И объяснять этот факт как итог лечения ртутными мазями сифилиса (что очень любят делать либеральные историки) никак не получается, ибо никаких намеков на сифилис в останках отца и сына не найдено.
